Искатель. 1986. Выпуск №3
Шрифт:
Нестор улыбнулся: хорошо он сегодня поработал — и пошел со двора.
Вот и деревня. Но Нестор вдруг остановился. Он только-только обошел ствол толстого дерева. Почему ноги дальше не хотели идти? Просто метрах в пяти от него лежала Василина. Лежала на тропинке. Может, просто устала? Он сам часто так ложится, когда захочется. Только руку так не заламывает. Неудобно ведь.
— Эй, — тихо окликнул Нестор. — Василина?!
Василина не откликалась. Неужели заснула?
— Василинка, — снова окликнул он. И голос почему-то дрогнул.
Надо подойти и разбудить ее. Нестор попытался сделать шаг. Ноги его не хотели слушаться. Тогда он их перехитрил Встал на четвереньки и пополз.
Вот она, совсем рядом. Нестор кончиками пальцев коснулся ее руки. Коснулся и одеревенел. Нет, рука ее была не холодной. Она была прохладной.
Нестор ничего не понял. Но эта необычная прохлада лютым морозом ворвалась ему в сердце.
— Василина, — с трудом прошептал он.
Сестра молчала.
Нестор закрыл глаза и забыл о себе. Он пытался свое тепло отдать коченевшей сестре. Только бы снова вернуть ее ласковые руки и веселые глаза. Но тепло не шло к Василине. Ее рука становилась все холоднее.
Он лежал почти в беспамятстве. И вдруг мысль. Отец! Вот кто поможет. Нестор вскочил и что было сил бросился назад, к дому…
— Отец! — Филипп не сразу узнал голос Нестора, который истошно кричал издалека. — Отец!..
Филипп не торопясь вышел на крыльцо.
— Там! Быстрее! Ей холодно, холодно!.. — необычно возбужденный Нестор потянул его за собой.
Филипп решил не расспрашивать. Он быстро пошел за Нестором. Потом они побежали.
…Увидев Василину, он понял, что бежать уже не нужно. Сердце глухо стукнуло и оборвалось. Оно не верило. Но разум объявил приговор.
Филипп медленно подошел к дочери. Смерть пришла очень быстро, и девушка ничего не успела понять. Она продолжала улыбаться. Правая рука, по-детски сжатая в кулачок, лежала на груди.
Ему стало трудно дышать.
Он медленно взял дочку на руки и, тяжело ступая, пошел к дому. Сзади, всхлипывая, плелся Нестор.
Алексей шел в середине цепочки. Сзади он слышал ровное дыхание Барковского. Впереди легко шагал молодой пан. Первым, время от времени щупая дорогу в болотной грязи длинной слегой, шел Чеслав. За плечами у него висел немецкий ранец.
Сзади вдруг не стало слышно дыхания и шагов Барковского. Алексей оглянулся Полковник остановился и что-то говорил двум замыкающим. Те неохотно начали расстегивать подсумки. Значит, еще один заслон оставляет.
Наконец-то они вышли на твердое место. И тропинка удобная, широкая. Почти проселок.
Тихо. Выстрелов совсем не слышно. То ли очень далеко, то ли там уже все закончилось. Наверное, наши уже идут по следу.
Группа немного прошла по молодому сосняку и остановилась.
Чеслав оглянулся, вопросительно взглянул на Барковского. Тот, грубо отодвинув Алексея, подошел. Говорили они тихо, но Алексей смог услышать.
— Это и есть развилка. Здесь договаривались…
— Сколько нам еще идти? — Барковский посмотрел на часы.
— До обеда успеем…
Полковник с раздражением сказал:
— Все обедают по-разному. Я в три пополудни.
— До трех и должны там быть. Если ждать долго не придется.
— Ждать? Мы не можем позволить себе остановок. Вперед! Чеслав дал сигнал продолжать движение.
Группа снова повернула к болоту. Опять по сторонам тропы потянулся кустарник, чахлые, низкие березки.
…Они прошли всего несколько десятков шагов.
Сухо стукнул выстрел. Сзади раздался слабый, едва слышный стон. Все застыли. Алексей оглянулся и увидел удивленное и необыкновенно бледное лицо Барковского с расширенными глазами. Словно не веря, он прислушивался к самому себе, силясь понять, что же такое произошло и происходит там, внутри. Губы его дрогнули, будто хотел что-то сказать, глаза открылись еще шире. Он молча и тяжело начал валиться на Алексея…
Филипп сидел молча. Принеся Василину в избу, он положил ее на широкий стол, поправил сбившееся было платье, сложил по-христиански руки на груди и грузно, по-стариковски, будто потерял на той тропе, по которой нес убитую дочь, добрый десяток лет, сел рядом на прочную, им самим сработанную табуретку.
Он ни о чем не мог думать. Не вспоминал, не пытался осознать, что же такое случилось. Все внутри его было сдавлено ощущением безысходного горя. Он просто смотрел на Василину…
Он смотрел на дочь. Смотрел, впитывая ее всем своим существом. Ведь потом будут только воспоминания. А ее не будет…
Ее не будет? Рубаха, что она постирала вчера, — будет. Шуба новая, что для нее приготовил, — будет. Платья ее — будут! А она — нет. Да как же это?
Он понимал, что такое смерть. Он много раз видел ее. И сам не боялся. Тяжело ему было пережить потерю жены. Но так, что уж поделаешь, — все, как на роду было написано, так и случилось. Недаром покойница все воды боялась. В лесу вон тоже сколько всего. Но никто не убивает просто так. Это может сделать только бешеная собака или волк, которые готовы кусать кого угодно и когда угодно.
Филипп смотрел на дочь. Холодно ему было. Что-то исчезло в душе.
А еще было ему беспокойно. Ведь тот, чья пуля оборвала жизнь дочери, еще ходит по земле. Филипп не гадал, кто он. Имя он знал наверняка. Сердце подсказало.
Лесник встал и пошел к углу, где хранилось все его охотничье хозяйство. Половицы поскрипывали под ногами. Взял двустволку, внимательно осмотрел ее со всех сторон. Переломил, заглянул сначала в один ствол, потом в другой. Достал из патронташа два патрона с самой крупной картечью, загнал в стволы и закрыл ружье.