Искатель. 1988. Выпуск №5
Шрифт:
— Да, мне интересно. Уважьте любопытную старую женщину.
— Я, собственно… пожалуйста… — Он опешил и не сумел сразу отказать. — Только она на чердаке, туда лестница крутая, вам не трудно будет подняться?
— Почему же? Я ещё вполне бодрая женщина, я хожу осторожно, с палкой, не падаю, — с толикой гордости ответила Ядвига.
— Идёмте, — покорился Матвей.
— …Так вот она какая, — старуха осторожно потрогала панель Машины. — Довольно простая, как телевизор… Я думала, она намного больше…
— Увы, — развёл руками Матвей.
— Вот
— Нет, нет, нельзя! — всполошился Матвей и загородил кресло руками.
— Отчего же, уважаемый Матвей? Мне–то что угрожает? Неужели вы думаете, что я расстроюсь, если увижу это чёрное пятно? Я давно готова умереть, совсем не боюсь смерти и знаю, что могу умереть сегодня, завтра. Я совсем спокойно этого жду. Но вдруг я проживу ещё семнадцать лет? Мне будет девяносто четыре — ведь так бывает. Тогда я буду жить немного по–другому: отремонтирую дом, буду больше следить за собой, чтоб совсем не развалиться к тому времени, обязательно куплю собаку, я ведь люблю собак, но уже три года без собаки, потому что они, бедные, так привязываются к хозяевам, а потом совсем не могут без них жить… Ну дайте, дайте, Ядвига нетерпеливо отвела руки Матвея от кресла и села.
«А ведь правда, — подумал Матвей. — Ей–то действительно ничего не грозит. Наверняка пятно будет. Но и тут ничего страшного: может быть, и десять лет проживёт, а то и шестнадцать…»
Он приладил клеммы к рукам и голове старухи и включил Машину. Стал считать код.
— Ядвига Витольдовна, тут уж честно скажите — вам семьдесят семь лет? Это нужно для вашего кода, иначе ничего не выйдет.
— Это абсолютная истина. Мне семьдесят семь лет и три месяца.
Он нажал «пуск», раздалось гудение, и на экране стали медленно проступать черты лица старухи.
— Предупреждаю, клеммы будут греться, этого не пугайтесь, даже жечь немного будет…
— Я весьма терпелива, — гордо сказала Ядвига и вдруг воскликнула с детским восторгом: — О, смотрите, это же я! Честное слово, я!
— Да, это вы, — горько сказал Матвей, вспомнив ту же радость Милы.
— А почему нечётко видно? — требовательно сбросила старуха.
— Ну это же не кино, — усмехнулся Матвей.
— Жаль, — вздохнула она.
Машина гудела, изображение подрагивало, но не менялось.
— Ну а дальше? — попросила Ядвига Витольдовна.
— Кто её знает, может, и вовсе ничего не выйдет, как у меня…
И только он сказал это, лицо на экране свернулось, смялось, будто в комок, потом комок уменьшился до точки и пропал, Экран затянуло, как туманом, ровным серым цветом. Потом на сорим замаячили неясные тени… «Ну, вот и пятно собирается, — подумал Матвей. — Работает, гадина».
Внезапно туман исчез, будто занавес убрали, и на экране появились три лица. У Матвея по коже, от висков к ногам, волнами, одна за другой, побежали мурашки.
Необыкновенной красоты молодая женщина с тонким гордым, даже немного надменным лицом и весёлыми глазами смотрела с экрана. Она слегка улыбалась, ветер развевал её пышные светлые волосы, на них держалась маленькая шляпка с лентами, падавшими на белое платье. Женщина сидела на каком–то диванчике, и с обеих сторон к ней прижимались дети — тёмноволосая девочка лет восьми, с робкой улыбкой на умном личике и белокурый мальчик лет пяти, в белом костюмчике. Он поднял лицо на женщину и смотрел с обожанием, держа её за руки.
— Боже! Янек! Басенька! — закричала старуха и протянула к ним сухие руки. — Дети мои, дети! Это же мои дети, мой Янек, моя Басенька, это я в тридцать лет!
Внезапно, как будто камера отъехала от людей на экране, стало видно, где они. Ядвига с детьми сидела в открытой коляске, катившей по широкой улице мимо парка.
— Это Аллеи Уяздовски! Это Лазенки! — закричала старуха. — Это Варшава! Мы никогда там не были вместе, но, значит, будем, будем, будем!
Вдруг гудение Машины стихло, и в тишине раздалось цоканье копыт.
— Я слышу! Слышите, слышите, Матвей! — Ядвига плакала и смеялась.
И тогда они услышали голос мальчика:
— Мама, а когда я вырасту взрослый, можно я каждый день на лошадке буду кататься?
— Можно, милый, — ответила мама.
— Мама, а когда я вырасту взрослый?
— Вот пройдёт время, а потом ещё немного времени, а потом ещё чуть–чуть, и однажды настанет день, когда…
И тут коляска исчезла с экрана, но сразу появилась на нём вновь: сдвига и Матвей видели и слышали, как удаляется она под цокот копыт, видели вьющиеся волосы женщины и две детские головки, прильнувшие к ней.
— Боже, какое счастье, какое счастье! — плакала старуха, не отрывая глаз от экрана. — Я увижу моих детей, я их снова обниму!
Матвей сжал руки в кулаки, отчаянно напрягся, чтобы вновь почувствовать свою упрямую, жёсткую силу: предвестие звука коснулось его. Он понял, что сейчас услышит знакомые грузные шаги.
А Ядвига Витольдовна смеялась сквозь слёзы и всё вглядывалась в почти неразличимую, укатившую вдаль коляску, в которой вели разговор мать и сын.
«Пора! — молил Матвей. — Пора! Иди же, иди, я вызываю тебя! Слышишь?! Иди!»
Александр Тарасенко
ПИСЬМО УШЕЛЬЦА
Фантастический рассказ
Здравствуй, дорогой Н. Н.!
Начну своё письмо с того, что сегодня я пришёл домой как обычно, в шестнадцать двадцать. Как обычно, выпил стакан холодного хлебного кваса и принял освежающий душ. Каждый день, возвратившись с работы, принимаю освежающий душ под эстрадные извержения стоящего на кафельном полу ВЭФа. Смываю всё то, что успело пристать ко мне в промежутке между половиной восьмого утра и четырьмя часами дня. Пыль, пот, рукопожатия дружеские и официальные, аврал последних дней месяца, краску, мастику, кислоту… Одним словом, смываю часть жизни, отданную на благоустройство общества.