Искатель. 1989. Выпуск №1
Шрифт:
— Наоборот! — горячо возразил Сокольников. — Я убежден, что она должна получить по заслугам. И я вам обещаю, что добьюсь этого. Я не хочу, чтобы вы думали обо мне, будто…
Откровенно изумленный взгляд Надежды Азаркиной остановил его на полуслове.
— Да вы что! Зачем мне это? Мне ведь еще в тот день знающие люди все объяснили. Чем меньше я продала монет, тем для меня лучше. Что ж я, не понимаю!
Теперь пришел черед удивиться Сокольникову.
— Тогда… — растерянно сказал он, — зачем же вы это сделали с собой?
— Зачем? — Надежда растянула губы в
— Не надо так думать, — быстро проговорил Сокольников. — Я действительно хочу вам помочь. Пока еще не знаю, как…
— Передачки в тюрьму носить будете? — В глазах ее мелькнула на мгновение слабая тень кокетства. И тут же исчезла. — Да ладно вам. А вообще, если хотите знать, те монеты Николай сам торгашке продавал. Все при мне происходило. Он бы и без меня ей продал, да побоялся, что с ним она не станет дела иметь. И денег мне отдал всего двадцатку…
— Так что же вы молчали? — поразился Сокольников. — Это же все меняет!
— А, меняет — не меняет! — Она вяло шевельнула рукой. — Может, жалко его стало. Ему в следующий раз из тюрьмы не выйти. Он же насквозь больной. Язва у него, печень…
— А детей разве не жалко? — допытывался возмущенный Сокольников. — Себя не жалко?
— Всех жалко, — согласилась Надежда и внезапно крикнула с раздражением: — Да что вы ко мне привязались! Какое вам дело!
В палату заглянула медсестра.
— Товарищ, вам пора на выход. У нас обед.
Сокольников поспешно поднялся.
— Вы поправляйтесь, не падайте духом, — бормотал он какие-то незначащие фразы. — Я к вам еще зайду, если вы не против…
— Пожалуйста, — в присутствии медсестры Надежда мгновенно и неуловимо переменилась. — Мне не жалко, заходите…
Интонацией, взглядами, движениями она словно вела давний женский спор, пытаясь доказать, что и у нее не все еще потеряно, что не кончилась жизнь — вот и молодые люди даже приходят навестить. Она старательно играла эту простенькую, но очень важную для нее роль и не видела, что медсестра, красивая и рослая девчонка, ко многому еще равнодушная в своей безмятежной молодости, просто не замечает игры Надежды, как не замечают пассажиры скорого поезда массы мелких и не очень важных деталей, из которых складывается пейзаж, поминутно меняющийся за окном…
Надежду Азаркину и Зелинского судили в конце октября.
Районный народный суд располагался в старом трехэтажном доме на тихой улице. Зданию требовался изрядный ремонт, да и вообще поговаривали, что нарсуд скоро должен перебраться в другое помещение. Но пока судебные заседания по уголовным и гражданским делам проходили в этих маленьких залах, похожих на игрушечные. Посетителей на процессах обычно было немного. Два-три любопытствующих пенсионера, немногочисленные родственники подсудимых.
Суд проходил в зале на третьем этаже. Сокольников пришел рано и занял место в самом уголке. Тут же к нему подсел пенсионер из постоянных посетителей. Пенсионер был не прочь блеснуть своей юридической подкованностью, но Сокольников довольно невежливо прервал начавшуюся было беседу. Пенсионер обиделся и пересел на другой стул.
Робко открыв дверь, вошла Надежда в темном платке со старой хозяйственной сумкой. Не решаясь присесть, остановилась у стенки, только сумку оперла о краешек стула. Вслед за ней — свекровь и адвокат, молодой человек в больших очках и с черными, гладко зачесанными волосами. Адвокат сильно припадал на одну ногу, испорченную детским параличом, но держался очень уверенно, на подзащитную свою едва смотрел, все время запрокидывал назад голову и цедил короткие фразы. Сокольников сразу же почувствовал неприязнь к нему.
Высокий и осанистый прокурор в ладной темно-синей форме, наоборот, вызывал к себе уважение и доверие. Он сразу сел за свой стол, углубившись в бумаги, которые вытащил из изящной черной папочки с монограммой.
В зале появились еще какие-то люди. Последним вошел Азаркин. Сегодня он был непривычно чисто выбрит и, безусловно, трезв. Даже белую рубашку надел. Азаркин тоже чувствовал себя в суде уверенно. Осмотрелся, небрежно кивнул Сокольникову и уселся у окошка.
Из неприметной боковой дверцы вышла секретарша. Она проверила по списку наличие свидетелей и сказала Надежде:
— Подсудимая, займите свое место.
Надежда, не выпуская сумки из рук, зашла за барьерчик.
— Сумку оставьте, подсудимая!
Надежда испуганно съежилась, потом вернулась и отдала сумку свекрови.
Два милиционера ввели Зелинского. С виду он ничуть не переменился. Разве что немного побледнел. К нему тут же подошел его адвокат, и они принялись о чем-то негромко переговариваться.
— Встать, — скомандовала секретарша. — Суд идет!
И Азаркина и Зелинский с одинаково настороженными лицами смотрели, как в зеленые кресла под большим золоченым гербом рассаживаются те, кто должен решать их судьбу.
Судью Поливанову — маленькую женщину с профессионально строгими чертами — Сокольников уже знал. Она рассматривала как-то одно его дело по спекуляции автомашинами и обошлась с подсудимым весьма сурово. Сокольникову было известно, что судья Поливанова пользовалась плохой репутацией у районных уголовников, хулиганов и тунеядцев.
Свидетелей отправили за дверь и приступили к чтению обвинительного заключения.
— …Азаркина продала принадлежавшие ей пять золотых монет царской чеканки гражданину Зелинскому, совершив тем самым деяние, предусмотренное частью первой статьи восемьдесят восьмой Уголовного кодекса РСФСР…
— …Зелинский купил у гражданки Азаркиной пять золотых монет царской чеканки, совершив тем самым деяние, предусмотренное частью первой статьи восемьдесят восьмой…
Слегка наклонив голову, Зелинский внимательно и мрачно вслушивался в каждое слово. Надежда смотрела прямо перед собой и нервно теребила складки платья.
— Подсудимая Азаркина! Расскажите суду, что произошло пятнадцатого июля этого года.
— Пятнадцатого? — Надежда поспешно поднялась.
— Когда вы продали монеты Зелинскому, — пояснила судья.