Искатель. 1990. Выпуск №5
Шрифт:
Лишь сейчас он понял, где был источник опьяняющего аромата, заполнившего весь лес.
Он стоял уже рядом со стволом. Лица дерева обрели вдруг четкость и определенность. Их было несколько, обращенных в разные стороны. А внизу, между корней, среди травы и камней, улыбались толстые губы лесного царя.
Над ними расположился огромный бородавчатый нарост в форме носа, а еще выше наплывы надбровных дуг скрывали непроглядный мрак. Были ли в его глубинах живые глаза? Этого он не знал. Зато не приходилось сомневаться в реальности цветения тысячелетнего великана. Несмотря на почтенный возраст, в нем все еще бурлили юные соки жизни.
— Слышишь ли ты меня, человек? — едва различимый шелест листьев. Или то был шорох трав, а возможно, реальный голос какого-то существа из числа тех, чьи мысли с трудом пробиваются в сознание человека? Тот, кто научился различать внутренние голоса разумных существ, время от времени улавливает смутные отголоски, похожие на шум древесных соков. Был ли это такой голос? Он не знал. Замерев в почтительном молчании, Роман слушал тишину леса...
Чтобы не чувствовать сгустившийся вокруг него ледяной холод, он нащупал в полумраке горячую ладошку женщины. Глаза Элии были закрыты. Запрокинутое вверх лицо казалось безжизненным. Какие грезы витали вокруг нее? Роман тоже чувствовал дурманящее действие цветочного аромата, но над ним он не был властен до такой степени, или он ошибался?
Странная ночь длилась вокруг. Ночь, похожая на туман, наступавший от озера на сушу. Ночь неопределенных ответов, смутных прозрений, вопросов, чередой идущих друг за другом. Ослепительных, как вспышка далекой зарницы, догадок, тут же вновь закрываемых наползавшим туманом сомнений...
«Сотни тысяч лет в недрах этого мира ждет своего открывателя древняя тайна, ключ беспредельных звездных дорог...» Был ли то голос дерева или отголоски его собственных мыслей? Но почему тогда так отчетливо вспомнился ему именно сейчас ни с чем не сравнимый миг полета сквозь бездну, когда на краткую долю мгновения он почувствовал в себе силы управлять этим полетом, когда в мозгу вспыхнула звездная схема — паутина трасс, и он смог выбрать один-единственный из миллиардов путей...
Было ли это на самом деле? Ночь сомнений и вопросов все еще длилась. А туман вокруг дерева между тем начинал уплотняться, вытягиваться, превращаясь в некоторое подобие стеклянных стен. В образовавшейся зеркальной клетке в конце концов остались лишь они вдвоем, наедине с деревом. И самым странным, самым невероятным было то, что в бесчисленном ряду взаимных отражений, между двумя зеркальными плоскостями, он видел куски берега, бесконечный ряд старых деревьев, но не видел ни себя, ни Элии...
Зато в глубинах этих открывшихся ему фрагментов неведомых и бесконечно чуждых пространств начиналось какое-то с трудом различимое движение. Появлялись и исчезали смутные тени. Два великана в черных плащах перепончатых крыльев рубились светящимися мечами. Вспышки красного и зеленого света сменяли друг друга, сыпались алые искры, казалось, битве титанов не будет конца. То один, то другой захватывал сцену. Чередой сменяли друг друга поколения, а битва все длилась... Все не стихала... Мелькнул и исчез под вспышками алого пламени город. Появилась вдали и медленно приблизилась гигантская пирамида цветных шаров, на самом верху которой притаился металлический шар, и крошечная фигурка человека ползла к нему, преодолевая бесчисленные препятствия и не подозревая, что ждет ее в конце пути...
Воспоминания, ломая искусственно созданные в его мозгу преграды, хлынули в сознание. Соединялись разорванные цепочки памяти, восстанавливались утраченные времена. Он видел сухую степь, лица давно забытых друзей, оставшихся в далеком прошлом, он видел всю свою жизнь, нелепую, неустроенную, прошедшую в бессмысленных метаниях и поисках. Чего он искал? Нашел ли?
Он крепче сжал ладошку первого в его жизни по-настоящему родного существа, и волна горячей нежности явилась как ответ на его последние сомнения. Как мало, в сущности, надо человеку для счастья и как непросто это понять!
От озера потянул прохладный ветерок, унося прочь остатки видений вместе с туманом и ароматом цветов. Элия глубоко вздохнула и открыла глаза.
Далеко за лесом, должно быть на одной из городских башен, вновь затрубил рожок, и его нежный мелодичный голос осторожно пробрался к ним через заросли.
Ночь грез кончилась, пора было возвращаться. Но, прежде чем уйти, Элия подошла к самому берегу озера и заглянула в его прозрачную глубину.
Что ты там ищешь?
Иногда отец деревьев на прощанье показывает людям их судьбу. Подойди. Может быть, мы вместе что-нибудь увидим?
Но в озере не было ничего, кроме обычных отражений прибрежных кустов, да в глубине кругами плавала какая-то мохнатая рыба. Через секунду он понял, что это не рыба. Тень, стремительно приближаясь к поверхности озера, увеличивалась в размерах. Мелькнула и пропала хохочущая наглая рожа, обрамленная колечками рыжей шерсти. Шевельнулась в глубинах озера безобразная гнусная тварь, с оскаленной пастью и шестью мощными когтистыми лапами.
— Это остатки дурмана. В цветах дерева есть какой-то наркотик. Сейчас опьянение проходит, и сознание рождает эти искаженные, причудливые образы, не надо их бояться. Пойдем.
Элия послушно уступила его просьбе. Рассвет уже окрасил верхушки деревьев. Лес затихал после бурной ночной жизни. Они медленно, задумчиво шли по тропинке, каждый погруженный в свои мысли. Вдруг Элия сказала:
— По-моему, в озере мы видели Каро. Предводителя летунгов. Того самого, которого ты ранил. Неужели нас ждет такая жестокая судьба?
Он успокаивал ее снова и снова, объясняя дурманящее действие цветов, и лишь сам себе ничего не мог объяснить. Лишь сам себя не мог успокоить. Потому что вдруг понял: не может быть двух абсолютно одинаковых видений, и следовательно, там было все что угодно, кроме дурмана...
Глава 4
Весь род Кфилонга с головой ушел в приготовление свадьбы Романа и Элии, назначенной через неделю после больших осенних торгов.
Свадьбы россов всегда назначались после этого осеннего праздника, и Роману, несмотря на все его нетерпение, снова пришлось ждать, впрочем, за хлопотами неделя должна была пролететь быстро.
Огорчал лишь запрет видеться с невестой, но в чужой монастырь со своими законами не ходят.
Больше никто не сторонился его на улицах города, не отворачивался, не называл чужаком. Теперь он мог зайти в любой дом и везде, кроме дома Кфилонга, считался самым желанным