Искатель. 1991. Выпуск №5
Шрифт:
Попову показалось, что положение безвыходное: если даже поднимется то, о чем кричал Кленов, а он наконец разобрал это слово — «Тревога», никто не сможет проникнуть в наглухо задраенный каземат особого корпуса, а мятый капитан, конечно, не заменит всего дежурного наряда. Взбесившийся, вычеркнутый из числа живых Удав, которому нечего терять, передушит всех в этом вонючем душном коридоре… Бежать!
Попов вроде бы убегал, но Удав, перебрасывающий через себя четвертого прапорщика, приближался, укрупнялась его бритая голова, оскаленный рот, висок, левый бок
Вернулись и звуки: мягкий шлепок упавшего тела, треск выбитых пальцев, гулкие удары, крик «Тревога!», перекрывающий его приказ «Не стреляй!». Попов не понимал, к кому обращена эта команда: прапорщики явно не собирались стрелять, да и вообще совершать каких-либо осмысленных действий, и Кленов, продолжая кричать «Тревога!», вцепился в уши Кадиева, запрокидывая назад голову, чтобы лишить равновесия, а Сергеев двумя рунами выкручивал Удаву левую руку.
Висок и левый бок Кадиева исчезли из поля зрения, и это почему-то вызывало досаду. Попов хотел отжать ему подбородок, но что-то мешало, оказывается — пистолет, уткнувшийся стволом в исцарапанную шею. Когда и зачем он его вынул?
— Помогай! — сквозь зубы процедил Викентьев, медленно заводивший правую руку Удава за спину.
— Давай, Валера! — сдавленным от напряжения голосом просил Сергеев, справляющийся с левой рукой смертника.
Попов сунул пистолет в карман, схватил широкую кисть Кадиева, вывернул ее на излом, правая рука прекратила сопротивление, и второй номер завернул ее почти к бритому затылку.
— Не то! Наручники… — чуть свободней сказал Викентьев.
Попов метнулся в сторону, поднял тяжелую железяку, откинул скобы амбарных замков.
Щелк! — широкое, поросшее волосами запястье зажала толстая полоса стали.
— Теперь вторую…
Раздался еще один щелчок.
— Все! — выдохнул Викентьев. — Здоровый, слон! Ну ничего, эти не сломает…
Дверь в отсек смертников распахнулась.
Дежурный капитан с пистолетом в руке молодецки ворвался внутрь, мгновенно оценил обстановку и спрятал оружие в кобуру.
— Готов? А я объявил тревогу…
Следом, сутулясь, вошел пожилой прапорщик с поста у входа в особый корпус. Его вид сводил на нет старания капитана изобразить готовность к решительным действиям.
— Дайте отбой и проверьте камеры! — приказал Кленов, обозначая свое участие в стабилизации обстановки.
Удав сидел на полу с заведенными назад руками и утробно икал.
— Я вас зубами порву, петухи сучьи! — проговорил он сквозь икоту. — Хер меня на луну отправите!
В голосе была такая убежденность, что Попову стало не по себе. Мятый капитан впечатлительностью не отличался.
— Сдохнешь, куда ты денешься, — сказал он и саданул Удава что есть силы по голове. Раздался звук, будто ударили по тыкве. — Тебе по земле нельзя ходить. Не вынесет тебя земля-то…
Капитан замахнулся еще раз, но Викентьев перехватил руку.
— Все! — отрезал он и сделал запрещающий жест трем пострадавшим прапорщикам, которые немного оправились и явно собирались взять реванш.
— Все, я сказал! Передача состоялась!
— Жаль… Остался бы у нас на ночь, — массируя челюсть, невнятно произнес самый здоровый и выплюнул кровавый сгусток.
— Испугал, сучий потрох! — Удав сильно кренился на правый бок, но сумел изобразить перекошенным ртом презрительную улыбку. — Мешок с говном, вот ты кто! Я б тебе все бебихи отбил, как мне эти волкодавы!
Скрючившись, он шлепнулся на бетон.
— Жаль! — повторил здоровяк и под пристальным взглядом Викентьева нехотя шагнул назад.
— Ничего, сколько ему… — успокаивающе проговорил пожилой с выражением безграничной претерпелости на лице. — Все равно уж…
Он дал понюхать нашатыря четвертому прапорщику, который ударился о стену и сейчас оглушенно потряхивал головой, тяжело приходя в себя. Потом подобрал резиновую галошу и, подойдя к лежащему на боку Удаву, надел ему на босую ногу.
— Вот теперь порядок…
— Ну что? — безлично спросил Кленов, глядя куда-то в сторону.
Викентьев взял Удава за шиворот, рывком посадил. Тот застонал.
— Падла, ребро сломал…
— А ты думал, тебя шоколадками угощать будут? — не хорошим голосом спросил второй номер и приготовился поставить Удава на ноги.
— Вы бы ему и ноги заковали, чтоб не дергался, — посоветовал пожилой контролер. — Все спокойней будет. Дорога неблизкая…
— Какая еще дорога? — сверкнул глазами Удав.
— Верно, — согласился Викентьев. — Давайте «браслеты»…
И, наклоняясь вместе с Сергеевым к Удаву, вполголоса бросил Попову:
— Двадцать один.
На условном, чтобы не понимал объект, языке это означало «контроль головы». Но Попов забыл про существование кода и, не двигаясь, смотрел, как второй и третий номера пытаются замкнуть не приспособленные для этого наручники на волосатых щиколотках объекта. Смысл команды дошел до Валеры, когда голова Удава метнулась к горлу Сергеева. Тот успел дернуться, и зубы смертника впились в ключицу. Майор охнул.
— Ах, сволочь! — Попов рванулся оттащить Удава, но руки соскальзывали со стриженой, мокрой от пота головы.
— Сейчас, Саша. — Викентьев вцепился в лицо смертника, сдавил. Челюсти медленно разжались.
Сергеев сунул руку под рубашку.
— До крови! Чуть кость не перегрыз. И как такого волка можно было помиловать! О чем они там думают!
Майор схватился за кобуру.
— К черту наручники! Что мы его, на руках нести будем? Если еще раз дернется, я его пристрелю, и плевать на все помилования! Мне за такого гада самое большее — выговор объявят!