Искатель. 1998. Выпуск №8
Шрифт:
— Перестраховщица, — усмехнулся генерал. — Впрочем, я знаю вас достаточно давно, чтобы не удивляться этому. Осторожность никогда не помешает и никогда не бывает излишней. Ваша беда в другом. Почему вы никак не повзрослеете, а? Вам уже тридцать семь лет, а вы ведёте себя как стажёр, который пришёл прямо из института и боится показаться глупым. У вас за плечами приличный стаж, через три месяца вы, Бог даст, станете подполковником, о вас по министерству ходят легенды, а вы всё ещё боитесь сделать что-то не так и вызвать недовольство начальства. Когда это кончится?
Настя вздохнула и посмотрела на свои руки. «Пора маникюр делать, — вдруг совершенно некстати мелькнула
— Наверное никогда, — ответила она. — Характер такой. Вот вы говорите, что про меня легенды ходят, а я не верю. То есть я знаю, что они действительно ходят, и мне их даже пересказывали, но я никак не могу поверить, что это про меня. Не могу поверить, что это про меня говорят, будто и в самом деле я что-то там гениально придумала или фантастически угадала. Это про кого-то другого. Я всё время помню, сколько раз ошибалась.
— Вы должны помнить не об этом, а о том, сколько раз вас пытались переманить из отдела Гордеева. Кто будет переманивать сотрудника, от которого мало толку, а? Почему вы считаете других глупее себя?
— Я не считаю, — улыбнулась Настя. — Совсем наоборот, я считаю их умнее. Поэтому и боюсь показаться дурой.
Заточный осуждающе покачал головой, и его солнечная улыбка не могла обмануть Настю. Она ясно видела, что начальник недоволен.
— Вам это не нравится, я понимаю, — удручённо сказала она. — Но я такая, какая есть, и вы прекрасно это знали, когда приглашали меня к себе работать. Жалеете?
— Никогда. Буду вас перевоспитывать.
— Не надо, — взмолилась Настя, — я уже старенькая для педагогических экспериментов.
— Вот видите, вспомнили о возрасте. То вы маленькая, то старенькая. Ладно, скажите лучше, что вы там придумали.
Настя с облегчением перевела дух. Ну вот, воспитательные меры позади, а о деле говорить куда приятнее.
— Понимаете, — начала она, — засылать в наши вузы своих мальчиков и девочек — дело рискованное. Ведь абитуриент, даже если он уже в эти годы сволочь отъявленная, совсем не обязательно останется таким же через четыре года, когда его будут выпускать на практическую работу. Четыре года в юном возрасте — это ужасно много, человек может стать совсем другим. Где гарантия, что за эти четыре года он не переменится? Поэтому, я думаю, если раннее внедрение и имеет место, то лишь в крайне редких случаях. Есть другой путь, более эффективный и верный.
— Какой?
Иван Алексеевич отошёл от Насти и снова сел на своё место. Правильно, лирика закончилась, началось дело.
— Нужно вербовать мальчиков примерно курса со второго или старше, выискивать тех, кто падок до лёгких денег и не особенно расчётлив, и подсаживать на компре. Понимаете?
Заточный погладил длинными сухими пальцами виски, кивнул.
— Продолжайте, я вас слушаю внимательно.
— Идём дальше. Кто может лучше других знать, какие мальчики для этого дела годятся? Кто пользуется у слушателей доверием? Кто может сделать так, что мальчик в учебное время будет заниматься неизвестно чем? Ответ примитивно прост: курсовые офицеры. Я специально выясняла, откуда их берут, и оказалось, что огромное их число — это не милиционеры, а армейские. Сокращённые, оставшиеся без жилья, обиженные на армию, которая отняла у них лучшие годы молодости и взамен ничего не дала. Им катастрофически нужны деньги, потому что пенсия, если она вообще есть, мала, а они ещё достаточно молоды, чтобы удовольствоваться сидением на печке. Курсовые офицеры, особенно пришедшие из армии, это самое слабое звено. Сначала подсаживают их, а потом они, в свою очередь, вовлекают слушателей. И тогда
— Вы полагаете, он может об этом знать?
— Не знаю. Но я не собираюсь его об этом спрашивать. Если не знает — так и не знает, а если знает, то мои вопросы поставят его в сложное положение. Товарищей закладывать, знаете ли… малоприятно.
Заточный помолчал немного, потом снова кивнул.
— Хорошо, Анастасия, приходите к нам сегодня часов в восемь, заодно и поужинаем. У вас всё?
— Всё.
— Тогда идите. Нет, минутку, — он поднял руку, словно желая остановить Настю, — ещё один вопрос. Что там с убийством слушателя? У ваших друзей что-нибудь двигается?
Настя отрицательно покачала головой.
— Ничего. Ни с места. Но есть возможность подобраться к деду Немчинову, мы это сейчас отрабатываем.
— Почему так долго? Он в бегах?
— Да что вы, никуда не делся. Но я его боюсь.
— Вот даже как? Отчего же?
— Не знаю, — Настя легко рассмеялась и пошла к двери. — Он мне внушает какой-то священный ужас. Боюсь его спугнуть, и Юру Короткова этим страхом заразила.
— И Дюжина тоже, — усмехнулся генерал. — Нехорошо, Анастасия.
— Ай-яй-яй, — протянула она саркастически, — Павел Михайлович уже успел стукнуть? Тоже нехорошо.
— Согласен. Вы можете не спрашивать у меня разрешения, но докладывать всё-таки надо. Договорились?
— Извините, — пробормотала Настя и выскользнула из кабинета.
Ну Дюжин, ну гад! Речевое недержание у него, что ли? Конечно, ничего запрещённого Настя не сделала, отправив его познакомиться с Лерой Немчиновой. Это была дружеская просьба, а не приказ, уговаривать Павла не пришлось, он с удовольствием взялся выполнить поручение, ему и самому было любопытно попробовать, как это бывает. А потом вернулся и прямиком отправился к начальству.
Первым побуждением Насти было тут же зайти к Дюжину и высказать ему всё, что она думает. Идя по коридору, она уже почти дошла до кабинета, где сидел капитан, и вдруг опомнилась. Зачем? Что она ему скажет? Что он поступил неправильно? А почему, собственно, неправильно? Кто сказал, что он не должен был так делать? Павел поступил так, как считал нужным, то есть с его точки зрения, он поступил совершенно правильно, и что по этому поводу думает его наставник Каменская, ровно никакого значения не имеет. У него такой характер, у неё другой, так какой смысл высказывать претензии? У Дюжина не меньше оснований упрекать её в том, что она сама не доложила Заточному.
Поймав себя на этих мыслях, Настя расхохоталась и почти вприпрыжку помчалась к себе. Нет, поистине мысль о том, что все люди разные, приносит массу весёлых минут. Особенно когда самого себя ловишь на привычке мерять других по собственным меркам. Очень полезная мысль. Крайне, можно сказать, плодотворная.
Домой в этот вечер Настя возвращалась поздно, ужин у Заточного затянулся, и теперь ей предстояло пройти несколько сотен метров от автобусной остановки до дома по неосвещённым пустынным дворам. Этого участка пути она всегда боялась, особенно после того, как однажды её здесь чуть не убили. Можно было бы из метро позвонить Лёшке и попросить встретить, но ей не хотелось беспокоить мужа. «Экая я, однако, стала стеснительная», — подумала она с усмешкой.