Искатель. 2009. Выпуск №9

Чекалов Денис Александрович

Говард достал сигарету и закурил. Он думал о том, почему раньше не говорил Матти о Кристине. Почему он вообще никому о ней не говорил? Наверное, потому что это было очень личное. Бесценное и хрупкое, как пережившая века книга с откровениями древних. Прикосновение чужих пальцев могло повредить страницы, перелистывать их мог только он, Говард Баро, лишь у него было такое право.

Умолчал он и о том, что сегодня последний день, когда он может с полным правом пребывать во владениях «Эльдорадо». Играть в гольф отныне ему предстоит на другой площадке, пить виски в другом заведении. «Снежинку» правление предписало увести от причала клуба в течение недели.

И о своих планах на будущее — настоящих — он тоже не сказал Матти. По той же причине: это его дело, только его! Кто знает, с какими трудностями

ему придется столкнуться. Не исключено, что это окажется самым опасным предприятием в его^жизни. Хотя и не должно, но может. Конечно, бывший сержант армии США Матиас Болтон не трус, что не раз доказал во время «войны в заливе», но разве это основание, чтобы подвергать друга риску?

Риск был велик и теперь, когда мачту отбросило от яхты. Упустив возможность перехлестывать через борта «Снежинки», волны облизывали их недовольным жадным шипением. Но Говард понимал: если появится еще одна «убийца» — яхта не устоит, ее опрокинет и «Снежинка» отправится на дно. И он вместе с ней. Если, конечно, будет вот так сидеть, сжимая в руке кусачки, и ждать у моря погоды. Не дождется.

— Дьявол!

Оскальзываясь и хватаясь за снасти, Говард пробрался в кокпит и поднял пластиковую крышку, оберегающую панель приборов от брызг. Указательным пальцем коснулся кнопки стартера.

Правилами гонки категорически воспрещалось, помимо парусов, пользоваться любым другим движителем. Если он воспользуется мотором, чтобы развернуть покалеченную яхту носом к волне, это будет автоматически означать, что для него гонка закончена. Он не пытался победить, но все равно обидно. Хотя без мачты ему так и так не на что рассчитывать. И вообще, речь уже не о гонке, не о спорте или реноме яхтсмена, речь о выживании…

Он надавил на кнопку. Несколько раз чихнув, мотор уверенно набрал обороты. Говард перевел рычаг сцепления в нижнее положение и, почувствовав вибрацию винта, развернул яхту.

Не желая утяжелять и без того перегруженную «Снежинку», Говард взял на борт столько топлива, сколько было необходимо для подзарядки аккумуляторов и работы питающейся от генератора рации. Другими словами, в его распоряжении семь-восемь часов хода под мотором, а этого явно недостаточно, чтобы оказаться за границами этого пекла.

Если бы уцелел гик! Тогда он мог бы, превратив его в мачту, поднять какой-нибудь парус. Увы, рангоут «Снежинки» бултыхался сейчас где-то справа по борту. Или слева… Впрочем, втащить гик на яхту при таком волнении ему вряд ли по силам. Попробовать, разумеется, можно, тем более у него есть лебедки, но ведь рангоут сначала надо найти в этих чертовых волнах, а это то же самое, как найти блоху под хвостом у пуделя. Нереально.

Что еще? Роль мачты-карлицы может сыграть рей³¹ спинакера, сейчас закрепленный на палубе, но чтобы установить его, растянув вантами³² и штагами, нужен если не штиль, то хотя бы временное перемирие в океанских пределах. На такую милость со стороны Атлантики, впрочем, лучше не рассчитывать.

Идея с реем спинакера показалась Говарду все же достаточно перспективной, но это дело будущего. Пока же надлежит экономить горючее, а добиться этого можно, лишь выбросив плавучий якорь и выключив двигатель. Но проблема в том, что, сломавшись почти у самого основания, мачта зацепила и утащила с собой контейнер со спасательными жилетами и запасным плавучим якорем. И еще она напрочь снесла спутниковую тарелку.

Говарду понадобилось двадцать минут, чтобы соорудить из двух алюминиевых труб и спального мешка жалкое его подобие. Брошенное в воду, это убогое изделие все же не позволяло «Снежинке» развернуться бортом к волне, и Говард, удовлетворенно вздохнув, остановил мотор. А потом вздохнул с горечью. Эта штуковина за кормой долго не продержится. Придется опять запускать двигатель, сжигая драгоценное топливо, которое кончится раньше, чем кончится шторм. И тогда у него будет столько проблем, что не останется времени подумать о всяких глупостях вроде прощального поцелуя, которым красавица награждает героя, прежде чем он даст дуба. Но пока у него есть время.

Говард подумал о Мэри.

— Я так не могу.

Это

было противно ее сущности. Легкомыслие казалось Мэри Клариссе Хиггинс грехом столь же тяжким, как гордыня и ложь. Ее жених оказался порочным человеком. Какой ужас!

Естественно, она осудила его безответственный поступок, заявив, что не может, не имеет права связывать с ним судьбу. Неизвестность, неопределенность — это не тот фундамент, на котором она готова строить семейные отношения.

— Прощай, Говард!

Для него это было как удар в челюсть, вышибающий мысли и зажигающий звезды перед глазами. Несколько дней Говард ходил сам не свой, а когда к нему вернулась способность рассуждать здраво, он взглянул на свои отношения с несостоявшейся миссис Баро под другим углом и понял, что ему здорово повезло. Ведь он и Мэри совершенно разные люди, а значит, рано или поздно все равно бы распрощались, пройдя через изматывающую процедуру развода. Так уж лучше раньше… Придя к такому выводу, он вдруг успокоился, а успокоившись, сделал еще один шаг, задумавшись, а что, собственно, привлекло его в свое время в этой длинноногой, как кукла Барби, и такой же голубоглазой блондинке? А вот это и привлекло — платиновые локоны и точеная фигурка. Плюс тщеславие собственника-самца. С Мэри было приятно появляться на публике: мужчины бросали на него завистливые, а на нее — жадные взгляды. А он, идиот, пыжился при этом от удовольствия. Ну как же — мое!

Теперь больше ничто не удерживало его в Чикаго. Говард продал дом с видом на озеро Мичиган и перегнал яхту в Атлантику, найдя убежище для «Снежинки» и жилище для себя в Портсмуте, не том индустриальном, что в Виргинии, а маленьком и словно отутюженном городке Новой Англии, расположенном на самой границе штата Мэн.

После шумного грязного мегаполиса тихий прилизанный Портсмут показался ему раем земным. Никаких потрясений, темп жизни иной — размеренный. И люди другие: ни салонных острословов, ни припадочных брокеров и подозрительных клиентов, ни вдохновенных прожектеров и платиновых красавиц… Вокруг чопорные потомки первых поселенцев, сдержанность которых обещала существование, не отягощенное досужим любопытством и плохо скрываемым недоумением по поводу его нетипичного, вызывающего поведения. Изъясняясь приземленным языком, чихать жители Портсмута хотели на Говарда Баро, и Говарда это устраивало.

Каждое утро, если не ночевал на яхте, он выходил из дома, где купил небольшую двухкомнатную квартиру, окна которой смотрели на ухоженный садик, спускался к городской набережной и шел по ней к гавани, где его ждала «Снежинка».

Океан звал его. Плавая до того по Великим Озерам, Говард и не предполагал, что бескрайний водный простор может так зачаровывать. Он побывал на Ньюфаундленде и Бермудских островах, в Коста-Рике, дважды плавал на Багамы и трижды во Флориду. Разумеется, в одиночку, что вовсе не говорило о том, что он стал законченным мизантропом с вечно кислым выражением лица. Говард был завсегдатаем пирушек, устраиваемых яхтсменами. Он любил посидеть в экзотических портовых кабачках за кружкой пива со случайным собеседником. Замыкался он лишь тогда, когда визави вдруг принимался толковать о том, что жить надо так-то и так-то. Эту проблему Говард хотел решить без посторонней помощи. Так говорила Кристина… В советчики он был согласен взять только Атлантику.

У него было достаточно средств, чтобы год за годом плавать по южным морям, но он возвращался в Портсмут. Его жизнь только со стороны казалась безоблачным существованием убежденного гедониста, готового вкушать лишь радости бытия. У него была тайна, в которую, помимо него, был посвящен лишь один человек — Нельсон Хьюэлл.

С этим чернокожим гигантом Говард работал в одном банке. Хьюэлл трудился в вычислительном центре и слыл бунтарем-анархистом. В банке о своих взглядах он не распространялся, но тот факт, что Хьюэлл периодически оказывался в полицейском участке, говорил о многом. Нельсон участвовал во всех маршах протеста, кто бы их ни организовывал, потому что он был против… против правительства, против внешней и внутренней политики США, против всех войн на планете Земля, будь они трижды освободительными, против загрязнения окружающей среды и закрытия предприятий, против безработицы и ограничений на ввоз дешевой иностранной рабсилы.