Искатель. 2013. Выпуск №11
Шрифт:
Через полтора часа она подходила к Дмитровскому шоссе. Было около трех ночи. До рассвета еще далеко.
У Патрикеевой не было документов. Она несла чужой чемодан. Пояс стягивала лента от штор, а на поясе болтался серебряный кинжал в ножнах.
На перекрестке ярко горели окна поста ГИБДД. А много левее светились витрины ночного магазинчика.
Зверски хотелось пить. Надежда сошла с дороги и через кусты поплелась туда, где продают и, возможно, покупают.
Она не сомневалась, что магазином владеет восточный человек с черными усами.
Но Патрикеевой повезло. Внутри придорожной торговой точки стоял он, сын Кавказских гор. Красивый, как джигит Зельдин в фильме «Свинарка и пастух».
Надя бросила у порога чемодан и рванулась к кавказцу.
— Как хорошо, что здесь именно вы. Я только вам могу довериться.
— Это приятно, барышня. Люблю, когда мне доверяют красавицы. Но только я не совсем понял, что ты хочешь?
— А вот что.
Патрикеева начала развязывать свой пояс из штор. Узел оказался крутой, а прилавок высокий. Джигит никак не мог понять ее манипуляции ниже пояса. Но все движения девушки выглядели очень соблазнительно.
Наконец узел сдался. Надежда размотала пояс и бросила ножны на прилавок. Потом осторожно подняла оружие, вытащила кинжал на половину длины и поцеловала клинок.
— Это, уважаемый, реликвия. Мой прадедушка воевал на Кавказе. И у него тоже был дедушка.
— Давно это было?
— Очень давно, и кто-то из моих предков встречался с самим Шамилем.
— Аллах акбар.
— И вот этот кинжал подарок от имама Шамиля. Он велел беречь вещь и продать ее только в самом крайнем случае. Вот в таком, как у меня сейчас. Деньги нужны позарез.
Джигит произнес несколько кавказских междометий, а потом бережно взял в руки кинжал и ножны.
Любой мужчина любит оружие, если он настоящий мужик. Но этот клинок — произведение искусства. Возможно, он и не от Шамиля, но серебро в нем есть натуральное, а чеканка старинная.
— И сколько ты, любезная, просишь за эту игрушку.
— Ей нет цены. А я прошу всего штуку баксов.
— Это много. Даю триста.
— Девятьсот!
— Не пойдет, красавица. Максимум, даю четыреста.
— Это так вы цените священную реликвию? Шамиль бы на час обиделся. Ладно, восемьсот, и точка.
— Хорошо. Не могу торговаться с красивой женщиной. Мое последнее слово это пятьсот долларов.
— Семьсот и бутылка «Колы».
— Согласен, красавица. Шестьсот и две «Колы». А с тебя поцелуй.
— Согласна. Шестьсот пятьдесят плюс все, что ты сказал.
— Договорились. Слушай, дорогая, иди ко мне работать. Мне такие бойкие нужны.
Торговалась Патрикеева так, из спортивного интереса. Отсюда до Ясенево сто баксов. И это выше крыши. Даже ночью. Даже с обшарпанным чемоданом.
Она свободно успевала к восьми утра. Или Муромцев будет дома, или соседка Нина Марченко, у которой есть ключ от их квартиры…
Ровно в четыре утра пленный Аркадий Сошин позвонил с чердака в подвал коттеджа и вызвал вихрастого блондина Пронина.
Володя запер дверь комнаты, где, по его мнению, спала его любимая Надя. Он поднялся на первый этаж и вышел на вольный воздух.
Уже когда он пробирался по парку, в голову ему пришли неприятные предчувствия. Это почему старший смены назначил встречу в рассветных сумерках и в каком-то каменном сарае, на дальнем складе, куда, по слухам, другие охранники водили послушных девочек.
Володя знал, что Аркаша Сошин совсем не голубой. Но он мог внезапно перекраситься.
От страха Владимир с каждым шагом шел все медленнее.
У него было хорошее воображение. Он живо представил, что с ним может произойти в ближайшие минуты. После этого Володя расстегнул кобуру, вытащил табельное оружие и передернул затвор.
Он знал, что стрельбу расценят как превышение пределов самообороны. Убивать можно только тех, кто тебя собирается убить. А если хотят позабавиться, то это совсем другое дело. По закону этих шалунов нельзя убивать. Даже если очень надо.
Но Владимир решил, что он все равно будет стрелять.
Кузькин ждал. Он пристроился у винтовой лестницы, присев за новеньким германским холодильником. Давно закончен допрос, и погасли свечи. В маленькое слуховое окошко чердака проникали лишь слабенькие предрассветные лучи.
Вот внизу хлопнула дверь, и кто-то окликнул старшего охранника: «Аркадий Юрьевич, где вы? Я уже пришел. Это Володя Пронин».
Аркаша Сошин лежал на кровати связанный и в наручниках. Муромцев взмахнул пистолетом, и пленник подал голос: «Поднимайся наверх, Володя. Там в углу винтовая лестница. Вот ты по ней и топай».
Ступеньки заскрипели, но как-то странно. От одного скрипа и до другого проходило двадцать секунд.
Вот первый шаг, второй, пятый, десятый.
Первым делом над поверхностью пола появился пистолет, а затем рука, которая его держала. Потом начала появляться вихрастая голова.
Кузькин решил не ждать стрельбы. В первую секунду он ловко прыгнул, схватился за ствол «Макарова» и нажал флажок предохранителя.
Во вторую секунду Лев схватил блондина за руку и рванул на себя. Если кто открывал тугую пробку штопором, тот представляет эффект. Вова Пронин влетел на чердак со свистом и приземлился в центре помещения, недалеко от кровати, на которой лежали задержанные «языки».
Допрос Владимира проводили не по классической схеме. Не было двух следователей — доброго и наоборот. Оба мужика были сонные и злые.
Правда, так было только в первые две минуты.
Пронин почти сразу начал говорить быстро и искренне. При этом он добродушно и глупо улыбался, как первоклассник, налетевший в коридоре на директора.
Из всего этого детского лепета было ясно, что Володя неравнодушен к Надежде. В том смысле, что она не просто ему симпатична, а он в нее напрочь влюбился. Втюрился по самые вихры.