Искатель. 2013. Выпуск №1
Шрифт:
Скорее! Папа, пожалуйста…
Черное на черном.
Он увидел (чувствуя одновременно, как Эхуд пытается его поднять, а он сопротивляется, он должен смотреть отцу в глаза… зачем?.. должен, и все; не трогайте меня, отойдите), как отец входит к Тами, она уже легла, рука на одеяле, пальцы сжимают материю, незаконченный фрактал. Томер вышел в ординаторскую: если Тами уснула, то и ему можно отдохнуть.
Черное на черном: я глажу ее волосы, касаюсь щек и слышу птичий гомон за окном, вспоминаю, нет, это не память, я действительно слышу, как за окном кричат цапли, узнаю этот цаплистый звон-стон-крик-клекот. Они близко, я хочу, чтобы ты услышала
Я высовываюсь из окна, но в черном на черном не могу разглядеть, на каком невидимом дереве расселись прекрасные птицы, нужно наклониться, высунуться, гомон оглушает, пожалуйста, Тами, не мешай, я хочу, чтобы ты увидела этих птиц, не почувствовала, не услышала, а увидела, мы будем смотреть вместе, мы всегда будем на все смотреть вместе, потому что я люблю тебя…
Я поднимаюсь со стула и подхожу к закрытой двери реанимационной, где сейчас врачи, возможно, констатируют смерть Тами, они зафиксировали смерть мозга, но это еще не смерть, мозг в режиме квантового компьютера может выглядеть мертвым, тем более что он еще и в перепутанном состоянии с другим, живым, мозгом. Оба мозга существуют в двух реальностях… во множестве…
Я высовываюсь из окна по пояс, ищу взглядом птиц, но в ночном мраке, освещенном только двумя фонарями у входа в «Бейт- Веред», не вижу даже деревьев, растущих на улице перед воротами. Нужно наклониться сильнее. Дерево справа проступает густыми черными мазками, я роняю недовязанный кусок материи, Игорь называет мои вязанья фракталами, я не знаю такого слова, это путь в себя, в глубину моего «я», вязанье выпадает из руки, я встаю и иду на голос Владимира…
Я стучу в дверь реаниматорской, кричу, чтобы меня впустили, я должен взять Тами за руку, поцеловать, мне нужно коснуться ее лба, чтобы квантовое перепутывание стало полным, и тогда Тами вернется… Почему не открывают дверь, почему папа и Эхуд держат меня за руки, почему Фанни плачет, почему… и еще я вижу красивые красно-серо-бежевые плитки под окном, они очень слабо освещены, но видно, как красив составленный из плиток узор, он чем-то напоминает фрактал, завораживает, сворачивается в узел, затягивает…
Я чувствую спину Владимира, знаю, что он меня любит, то есть ему это кажется, на самом деле он не умеет любить, а Игорь… нет, и сын его любить не умеет, потому что любовь совсем не то, что они себе представляют, а что такое любовь… Владимир, ты упадешь, неужели повторится то, что случилось тогда, и теперь я, как его погибшая жена… Не успеваю это толком почувствовать и тем более обдумать. Владимир резко оборачивается, и пол уходит из-под ног, я падаю, поддержи меня, пожалуйста, поддержи, если любишь, если хочешь, чтобы я была с тобой, поддержи, я падаю…
Черное на черном.
Игоря все-таки оттащили от двери. Вышел старенький доктор в больших роговых очках, на халат
— Это вы шумите, молодой человек? — добродушно проговорил старичок, сурово, в противоречии с интонацией голоса, глядя на Игоря. — Успокойтесь, все будет хорошо.
— Вы… — начал Игорь.
— Нет. — Доктор понял его с полуслова. — Я только консультант, но если я говорю, что все будет хорошо, значит, знаю что говорю.
Фанни, сдерживая слезы, спросила:
— Ицхак, Тами жива?
Ицхак пожевал губами и кивнул.
— Вообще-то… да, уже жива.
Он приблизился к Игорю — только так Игорь мог назвать движения этого человека. Ицхак не шел, а приближался, будто судьба.
— Как-то я видел вас, вы приходили к нему, — он кивнул в сторону отца, — а Шрайман кем вам приходится, извините?
Игорь не сразу нашелся с ответом. Фамилия Тами — Шрайман? Так кем же он ей приходится?
— Это мой сын Игорь, — буркнул Владимир. — А Тами кем-то прихожусь я. И мне нужно ее видеть.
Ицхак покачал головой.
— Не сейчас. Собственно…
Он посмотрел на Фанни и что-то сказал ей взглядом. Посмотрел на Эхуда, не понимая, что делает здесь человек, которого он не видел раньше и не знает, кем приходится любому из присутствующих. Посмотрел на Владимира и, похоже, хотел что-то сказать, но промолчал и перевел взгляд на Игоря, едва державшегося на ногах от усталости и напряжения.
— Она в сознании, — почему-то именно Игорю объяснил Ицхак и добавил: — Вы не могли бы подняться к ней и принести вязанье? Спицы и нитки. Она без этого не может, вы знаете.
— Конечно, — пробормотал Игорь. Если Тами уже понадобились ее фракталы… Что бы это могло значить?
Он не стал задумываться. Просто пошел и принес. Дверь была распахнута, приходи и бери что хочешь. Игорь взял недовязанный лоскут, из него торчали две вязальные спицы. Мотки ниток раскатились по полу, Игорь собрал их и сунул в полиэтиленовый пакет, найденный в ящике тумбочки.
Окно было закрыто, но в воздухе рассеялись птичий клекот, запах мокрой после дождя листвы и ощущение чего-то уже сбывшегося, но еще не понятого. Как в воздухе может существовать ощущение? — мелькнула и спряталась мысль.
Когда он вернулся, Ицхака не было, у двери в реанимационную дожидалась Игоря молоденькая медсестра, он передал ей пакет с вязаньем, и она исчезла, произнеся фразу, которую Игорь расслышал как «она передает вам привет», но, скорее всего, сказано было что-то другое, нейтрально-обнадеживающее, а он принял желаемое за действительное.
Отец подошел и обнял Игоря за плечи.
— Я все помню. — Он говорил, уткнувшись губами Игорю в шею, и оттого слова звучали шепеляво и будто втискивались в сознание сквозь поры в коже, искажаясь и, возможно, меняя смысл. — Пожалуйста, забери меня отсюда. Мне нужно на работу, но я не смогу пойти, потому что надо будет уладить дела с Тами. Она будет жить у нас, ты не возражаешь?
— Папа…
— Не говори ничего. Ты этого не видел, не знаешь…
— Папа, я…
— Тами спасла мне жизнь. Как мама. Тогда я струсил, никогда себе не прощу. Если бы мне не вышибло от страха память, если бы я сразу вызвал «скорую», а не спрятался в спальне, как кролик, мама была бы жива, ты это понимаешь? Нет, не можешь понять, я вспомнил, как это было, а ты не знаешь…