Искатель. 2013. Выпуск №7

Буянов Николай

И нос к носу столкнулся с человеком в маске. Последним «барсом», оставшимся в живых, — вот хрень, ведь все здание обшарили сверху донизу, включая сортир, где же он прятался?!

В грудь врезалось что-то стремительное, как комета, — Егор едва успел отпрянуть в сторону и ударить локтем в незащищенное горло: боевик влетел в этот удар, как в шлагбаум, и растянулся на полу. Однако тут же вскочил, завизжав от ярости, и снова бросился в атаку…

Выстрелы ударили откуда-то сбоку и снизу, с лестницы. Террорист дернулся, как марионетка, и повалился ничком прямо на Егора, будто желая прикрыть его своим телом. Егор судорожно забился, сбросил с себя чужое тело (странно,

оно было совсем не тяжелым, килограммов пятьдесят, не больше) и откатился в сторону. Майор Свидригайлов, Егоров спаситель, держа оружие наготове, приблизился к «барсу» и присел на корточки. Запустил два пальца под подбородок, потянул вверх, чтобы снять маску, и присвистнул:

— Баба…

Шатаясь, Егор привстал и взглянул в мертвое лицо. Нет, не баба, вломилось в сознание через добрые полминуты. Девочка. Никак не старше пятнадцати, вот» почему стандартный «калаш» показался в ее руках уродливым переростком…

— Шахидка, — пробормотал майор и тяжело поднялся, не по-уставному опираясь на автомат, как на палку. — Тайное оружие ислама. Слыхал про такое?

— На лекции в «учебке», — заторможенно ответил Егор.

Подошел Эдик Авербах. Лицо у него было какое-то непривычно застывшее, словно стянутое.

— Они все там, — сказал он без выражения. — Все — женщины. Кроме главного. Мы только что осмотрели трупы…

И без сил прислонился затылком к холодной стене.

Надо бы мне тебя ненавидеть, подумал Егор, глядя на мертвую террористку. Вспомнился маленький переносной телевизор в автобусе — и кадр, обошедший позже полмира: мокрая полоска на щеке журналистки — крупно, во весь экран, за секунду до выстрела в висок… Да, ненависть тут была бы уместной. Однако, видимо, в его сознании что-то неправильно замкнулось. Его вдруг пронзила острая жалость — настолько острая, что перехватило горло. Он протянул руку и коснулся лица девочки — чистого, спокойного, даже нежного.

И девочка неожиданно открыла глаза.

В них совсем не было ненависти — только боль. Бесконечная, черная, как черная дыра в дальнем космосе. Как целая россыпь черных дыр на спине и груди — пули майора прошили террористку навылет. Она хотела что-то сказать, но изо рта вырвался только фонтанчик крови, залив шею и подбородок.

— Она жива! — выкрикнул Егор. — Товарищ майор, надо врача, скорее!

Свидригайлов покачал головой:

— Все равно долго не протянет. И медиков я сюда пустить не могу: вдруг где-то взрывчатка заложена… Ладно, бери ее на руки и неси вниз, там машина «Скорой помощи»… Да заткните кто-нибудь эту шарманку!

Последнее относилось к магнитофону, по-прежнему оравшему на подоконнике. Эдик отлепился от стены и склонился над аппаратом, отыскивая кнопку «стоп». Егор с девочкой на руках стал осторожно спускаться по лестнице. Девочка еще дышала: розовые пузыри надувались и лопались в уголках посеревших губ, но дыхание становилось все медленнее…

— Потерпи, — сказал он. — Сейчас поедем в больницу, Только не умирай, ладно?

И ему показалось, что она улыбнулась.

Вот только…

Только смотрела она почему-то не на Егора, не на майора Свидригайлова, а на Эдика Авербаха. И в этой улыбке, в огромных черных зрачках — уже предсмертных, подернутых белесым туманом, — вдруг мелькнуло секундное торжество. Совсем как у Ромки Заялова, когда он с пятого захода сдал-таки зачет по классическому рисунку.

Палец Эдика на клавише «стоп»…

— НЕ ТРОГАЙ!!! — заорал Егор. И опоздал.

Вспышка бритвой полоснула по глазам. Раскаленная, как Солнце, как целый миллион солнц, взрывная волна ударила, сбила с ног, закружила в вихре, и он кубарем полетел вниз со ступенек.

«Повезло, — сказал ему врач в госпитале. — Я бы на твоем месте до конца жизни в церковь ходил и свечки перед иконой ставил. Ни одного осколка. Легкое сотрясение, ушибы и царапины можно не считать. Через пару недель будешь бегать как новенький».

«Повезло, — сказал майор Свидригайлов. Он лежал на кровати, в бинтах и дурацкой полосатой пижаме размера на два меньше необходимого. — Скоро выйдешь отсюда — на свободу, как говорится, с чистой совестью. Ау меня завтра операция: осколок будут из бедра вынимать. Хирург сказал, ходить буду, а вот в футбол играть — вряд ли. Ну, это мы еще поглядим, кто кого… У тебя курева нет? А то мое сестрички отобрали…»

«Повезло», — сказал Эдик Авербах, которого отправили на родину, запаянного в цинк. Он приходил к Егору в палату почти каждую ночь, едва госпиталь засыпал. Приходил и тихо присаживался на уголок кровати — задумчивый, молчаливый, со слегка рассеянной улыбкой в уголках губ. С этой грустной улыбкой он когда-то играл Арлекина в своем ТЮЗе, и ребятишки бегали на его спектакли раз по десять, специально чтобы поглядеть на «дядю Эдика» — оказывается, он был талантливым артистом, Эдик Авербах, Артистом с большой буквы, без всяких натяжек…

С тех пор прошло два с половиной года — точнее, два года и семь месяцев. Подземный переход, посреди которого Егор стоял сейчас, был, как и Вселенная, равнодушен ко времени. Даже две бабульки напротив киоска с сигаретами были те же: одна пониже и пошире в талии, другая повыше и с бородавкой на кончике носа. Все было в точности так же, как три года назад (три года, семь месяцев и четыре дня, машинально поправил себя Егор). Все — кроме скрипки.

Скрипки не было.

На всякий случай Егор прошел весь тоннель из конца в конец, словно еще надеясь на что-то… Однако единственным источником звуков, которые с натяжкой можно было принять за музыкальные, был вусмерть пьяный аккордеон с фантастическим репертуаром: «Шумел камыш», «Раз пошли надело — я и Рабинович» и забытая нынешним поколением «Взвейтесь кострами…».

Егор постоял, в раздумье, и медленно, как во сне, пошел к выходу.

— Ищешь кого-то, сынок? — услышал он сзади и обернулся. Бабулька-торговка, та, что пониже росточком, выжидающе заглядывала ему в лицо.

— Марию, — повторил Егор. — Девушку, которая здесь играла.

— Так ее увезли еще прошлым летом, — с улыбкой доложила бабулька. — А с тех пор она тут и не показывалась… Да заткни ты свою шарманку! — вдруг рявкнула она на аккордеониста, в очередной раз занудившего «Близится эра светлых годов…». — Поговорить с человеком не даст, ирод.

— Увезли? — нахмурился Егор. — Кто?

— Да какой-то хлыщ на ино… ине… Кузьминична, как называется эта дрянь?

— Иномарка, — подсказала вторая старушка, повыше и с бородавкой на кончике носа.

— Вот-вот.

— На какой иномарке? — спросил Егор.

— Да откуда ж я знаю? Пришли, подарили цветы и увезли… Один-то, я помню, сказал, что он… как эта дрянь называется, Кузьминична?

— Продюсер. Который концерты разным знаменитостям устраивает.

— Да ты что? — восхитилась ее подруга. — Значит, наша Машенька — знаменитость?!