ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №1
Шрифт:
Где-то на левом берегу, не выдержав мороза, звонко лопнула лиственница, и эхо покатилось над заснеженной целиной реки. Жарков искоса посмотрел на Митрохина, который расчищал под машиной снег, подивился происшедшей в парне перемене: с тех пор, как они встали на прикол, Николай вроде бы успокоился и теперь методично и аккуратно делал свое дело.
Остатки теплой воды тоненькой струйкой вытекали из системы в подтаявший снег. Под передком расползлось неровное темное блюдце, которое тут же схватывалось ледяной коркой. Чтобы не разморозить машину, пришлось слить всю воду и масло. Жарков в который уже раз растер рукавицей лицо, спросил,
Ты сам-то из каких мест, Николай? Вкалываем на одной
стройке, а друг о дружке ничего не знаем. Непорядок это,
как говорил наш прапорщик Рымов. Общаться надо, товарищ,
общаться.
Пообщаешься с тобой, — отозвался Митрохин. — Как
же... На танцы ты не ходишь, после работы сразу домой бе
жишь, к своей Наталье. — Он замолчал, поправил сползаю
щий с лица шарф, добавил глухо: — Тульский я, Веневского
района. До армии в колхозе работал. Ну а когда отслужил,
то на Север подался. Свет хотелось повидать, да и подзара
ботать немного.
Я так и подумал, что в колхозе, — сказал Сергей.
16
17
Почему? — Митрохин даже перестал отбрасывать из-под
днища снег, выпрямился обидчиво.
Да есть в тебе что-то такое... Ну-у, хватка в работе,
что ли?
А-а, — успокоился Колька п, стараясь согреться, раз
машисто замахал лопатой.
В мерзлой звонкой ночи было слышно, как на одной ноте, словно голодный отощавший волк в зимнюю пору, завывает ветер, перебиваемый изредка звонким треском лопнувших деревьев. Высоко в небе серебристым светом мерцали холодные звезды, и среди этой застывшей темноты тускло светились огни безжизненного ЗИЛа. Жарков досмотрел на выпирающую сгорбленную спину Митрохина, спросил первое, что пришло в голову, — лишь бы не молчать:
В пехоте служил?
Ага.
А я все два года шоферил. А как дембиль настал, так
сюда причалил. По комсомольской путевке. Сам-то я дет
домовский, так что особо ехать некуда было.
А у меня мать в деревне и сеструха помладше. Восьми
летку этим годом заканчивает, — отозвался Митрохин.
А отец?
Колька еще ожесточенней заработал лопатой, потом выпрямился, сказал зло:
Отец... Мне еще лет пятнадцать было, когда он в город
рвапул. С тех самых пор и поминай как звалп.
Помогает хоть?
Не. Какое там! Да и не в этом дело.
Помолчали. Сергей виновато пожал плечами, переставил канистру с маслом в кузов, чтобы не пролить ненароком, сказал деланно бодрым тоном:
— Ты вот что, Никола. Давай-ка на берег за дровами, без
костра мы здесь через полчаса околеем, а я начну поддон
снимать.
Очищенная для работы площадка была надежно защищена от пронизывающего ветра толстой стеной снега. Морозцу бы еще поменьше, и можно было бы спокойно приниматься за работу. Сергей растер онемевшие щеки, нос, бросил под машину стеганку, которую постоянно возил с собой, тяжело вздохнув, полез в узкую щель.
От яркого света переносной лампы под машиной было светло и как-то неуютно. Сергей перевернулся на спипу, внимательно осмотрел поддон картера. Отполированный свежим снегом, он тускло блестел маслянистыми разводами. То, что полетел какой-то из вкладышей, а может, и не один, Сергей больше не сомневался: слишком характерной была поломка. Откуда-то сверху донесся равномерный перестук — видимо, Колька уже добрался до сушняка и теперь работал топором.
Проваливаясь по пояс в снег, Митрохин обреченно карабкался по отлогому склону левого берега, пытаясь найти в темноте подходящее дерево. Злые слезы закипали на глазах. «Ну зачем он здесь?! Платить стали много?.. Ну и что? Зачем
18
эти деньги, когда из всех развлечений — только кино да танцы? Да и не захочешь никаких денег, когда «одиннадцать месяцев зима, а остальное — лето». Да и зима не как в Ве-неве: меньше пятидесяти градусов не бывает. Только бы выжить на этот раз, а там... Мать писала, что шоферы в колхозе позарез нужны. Выжить... Хорошо, если машину удастся исправить, а если нет... Обратно не пойдешь — вмиг обморозишься, ветрило-то вон какой дует, да и до базы еще километров пятьдесят».
Николай без сил опустился на осевший под ним снег, обреченно посмотрел вниз, на реку, где на черном в сумерках покрывале темнел безжизненный ЗИЛ, подсвечепный снизу переносной лампой. В полосе размытого света, разливающегося из-под машины, четко виднелись Серегины валенки.
«Тоже, поди, несладко», -— с каким-то удовлетворением подумал Митрохин и медленно поднялся на ноги — надо было рубить сушняк. Он примерился и с размаху вонзил острие в звонкое дерево. Из-под топора вылетел кусок щепы, потом еще... еще... А он, ожесточаясь и сбрасывая с себя нахлынувшую было слабость, рубил и рубил неподатливый звонкийх ствол, пытаясь поскорее завалить его в снег. Несколько раз из-за кромешной темноты он промазывал, и тогда топорище глухо чмокалось об искореженный ствол, осушивая руки, острой болью отдаваясь в правом плече. Но он уже не обращал на это внимания и продолжал размашисто работать зга* пором, крякая при каждом хорошем ударе. Наконец подрубленное дерево качнулось, что-то треснуло в его сердцевине, и оно начало медленно падать вдоль отлогого спуска к реке.
Митрохин огляпулся на ЗИЛ, восхищенно покрутил головой: из-под машины все так же торчали валенки Жаркова, за все это время он ни разу не выбрался погреться. Николай засунул топор за пояс, взвалил на плечо насухо выжатый морозом ствол и, глубоко проваливаясь в снег, побрёл к ма-шипе. Теперь он был почти уверен,' что они вдвоем с Серегой выправят поломку и ЗИЛ опять поползет по заснеженной реке.
Где-то на полпути он споткнулся, тяжелый ствол свалился с плеча, и Колька, чтобы хоть немного отдышаться, присел на него. Часто-часто билось сердце, от тяжести ныло плечо, но уже не было того сосущего страха, и он вдруг с непонятной тревогой вспомнил, как мог полгода назад уехать со стройки.