Искатели сбитых самолетов
Шрифт:
Кто он, откуда, не могла вспомнить… В планшете, спасенном мальчишками, была лишь полетная карта, и на полях ее карандашом — «В. Цыганков». И еще фотография какого-го малыша с бабушкой.
В чертах мальчика она определенно находила что-то знакомое.
— Он на кого-то похож, — объясняла вожатая девочкам, льнувшим к ней теперь еще больше. Они регулярно дежурили у раненого. Летчик лежал на старой деревянной кровати, на шелковистых простынях, сделанных из парашюта. Девочки ухитрились даже сшить себе белые одеяния.
Никто,
Парашютный шелк (мальчики принесли его и с немецкого самолета) был гладок, приятен на ощупь и ложился красивыми складками. Белизна его отливала розовым. И будь здесь мастерицы поискусней — можно было бы сшить настоящие бальные платья.
Облачившись в белую хламиду, вожатая спрашивала:
— А я не страшная в этом наряде? Меня летчик не испугается, когда увидит?
— Ой, что вы, вы настоящий ангел, Владленочка Сергеевна, — всплескивала пухлыми ладошками Лизочка, — как на картинке!
Преобразились и мальчишки. Теперь все они были одеты в маскировочные накидки, обуты в сапоги солдатского образца.
Кое на ком вскоре даже появились военные мундиры. На длинном Журе форма черного цвета сидела так ловко, что его можно было принять за офицера.
Мальчишки нашли множество разных вещей — от зубной пасты и до консервов, от солдатских сапог до фотоаппарата. А лекарств теперь было сколько угодно. И в ампулах и в порошках. Что удивительно: ампулы оставались целыми, тогда как фашисты все до одного разбились.
Теперь у ребят были немецкие и голландские консервы. Сгущенное молоко — датское, кофе — английский, шоколад — швейцарский.
Через соску летчика поили шоколадом, как маленького.
— Неужели он на всю жизнь некрасивым останется? — сокрушались девочки.
— Подумаешь, красота, были бы ноги, руки в порядке, летчику главное — летать и фашистов бить! — заявляли мальчишки.
— Все равно мы его будем любить, верно ведь? — обращалась Владлена Сергеевна почему-то все больше к девочкам.
Весь лагерь только и жил теперь заботами о раненом пилоте.
Лесные сестры приносили ягоды и выдавливали сок. Варили крепкую уху-тройницу — из ершей, окуней и щук. Целебная получалась.
Вот только все без соли. Удивительно, ни разу не нашли ребята среди обломков самолетов ни хлеба, ни соли.
А самолеты все летали и летали. Словно здесь, над старым хутором, пролегала воздушная дорога и на ней специально подстерегала их засада. В их районе валялось четыре сбитых самолета.
Мальчишки бегали к ним, теперь уже не спрашиваясь, это само собой превратилось в их обязанность. Возвращались они домой какие-то усталые, отчужденные, молчаливые. Иной раз пошатывались. Уходили к речке и долго отмывались с мылом.
Владлена Сергеевна предложила им взять с собой Толика, да и Игорьки рвутся пойти. Но Морячок заявил: не стоит.
— Почему?
— Ну, потому… лучше не спрашивать.
— А что особенного?
— Ничего, конечно, война. Но из любопытства лезть в это дело не надо.
Время шло. Летчик поправлялся. Все были здоровы. А братьев Файеровых все не было и не было.
Владлена Сергеевна уже подумывала: не послать ли кого по их следам? Но куда? И кого? Каждый способный на такую разведку мальчишка здесь необходим. Она уже склонялась к тому, чтобы для безопасности летчика перевести его в какое-нибудь укромное место, в пещеру, что ли, и сторожить его там, и ухаживать. Ведь может же так случиться, что сюда нагрянут фашисты.
Теперь уж не надеялись на сорочью стражу, каждый день сторожили лагерь мальчишки и девчонки в паре. И никому не обидно и не так страшно.
Владлена Сергеевна уже не уповала на то, что их найдут в лесу советские люди, друзья из райкома, из лагеря. И допускала мысль, что и в Старой Руссе уже фашисты. «Вот летчик придет в себя, он скажет, что где», — думалось ей.
Осторожными, ласковыми пальцами Владлена Сергеевна смазывала лицо героя вазелином. Постепенно лоб, щеки, подбородок освобождались от струпьев, появилась свежая кожа.
Раненый перестал бредить рогатыми чертями. Дышал ровно. Спал без кошмаров. Температура спала. И однажды, наконец, приоткрыл глаз. Второе веко еще не поднималось. Он долго и внимательно следил за Владленой Сергеевной. Молча оглядывал ее с головы до пят с каким-то удивлением…
Она улыбнулась, хотела спросить что-нибудь, но летчик снова впал в забытье, так и не произнеся ни слова. Может, он потерял дар речи после контузии?
Усевшись рядом, Владлена Сергеевна стала потихоньку окликать его:
— Вася! Ваня! Вадик?
При имени Володя он вздрогнул и спросил:
— Где я?
— У своих!
— А где мы находимся?
— Где-то между Ловатью и Полистью.
— А какой сегодня день?
— У нас дни без чисел.
— Как вы здесь очутились?
— Нас разбомбило.
Очевидно, первая беседа утомила раненого, он закрыл глаза и умолк.
Это событие взбудоражило ребят. Теперь все только и ждали, когда летчик снова заговорит.
И он заговорил, довольно твердым голосом попросив кусок черного хлеба с солью. Попроси летчик птичьего молока — расторопный Торопка и Яша-бродяша, глядишь, попытались бы добыть его в царстве пернатых. Но хлеба и соли… Ребята виновато переглянулись. Файеровых-то нет как нет!