Искатели сокровищ
Шрифт:
— Что же нам делать?! — спросил Дикки. — Ты всегда говоришь «Давайте что-нибудь сделаем!», а что сделаем — и сама не знаешь.
— Объявлением мы пока заняться не можем. Давайте попробуем кого-нибудь спасти, — предложил Освальд. Как вы помните, это была его собственная идея, но он никогда на ней не настаивал, поскольку он и сам знает, что нехорошо заставлять людей делать то, что нравится тебе, но не им.
— А Ноэль что предлагал? — спохватилась Алиса.
— Я издам книгу стихов и женюсь на принцессе, — мечтательно произнес Ноэль. Он развалился на диване, глядя в потолок и дрыгая ногами. — Только Принцессу я буду искать для меня одного.
— А хватит ли у тебя стихов на книжку? — поинтересовался Дикки и хорошо сделал, потому что когда Ноэль показал нам свои запасы, то нашлось всего-навсего семь стихотворений, которые мы с грехом пополам могли разобрать. Там была «Гибель Малабара» и тот стишок, который он написал после того, как Элайза сводила нас на какую-то проповедь, где все плакали и папа сказал, что все дело в красноречии проповедника. Вот Ноэль и написал:
О красноречье, что ж ты такое? Что ж ты такое, если мы плакали? Все от души горько мы плакали. Выйдя, мы красных глаз не прятали. И папа сказал: «Это все от тебя».Но как сам признался Алисе, первые полторы строчки он позаимствовал у одного мальчика в школе, который тоже собирается написать книжку, когда у него будет свободное время. Еще он показал нам «Балладу на смерть Черного Жука, который умер от яда»:
О жук, как горестно узреть, Как ты лежишь на страждущей спине! Жучок! Хоть словом мне ответь. Ты ярче солнца был в окне, Ты лучше снова будь живым. Но вот Элайза говорит, Что все мои желанья глупости и стыд.Очень сильный был яд, и повсюду валялись сотни этих черных жуков, но Ноэль почему-то написал стихи на смерть только одного жука. Он сказал, что на всех жуков у него попросту времени не хватит. К тому же он не помнил, какому именно жуку он посвятил эти строки, так что Алисе пришлось отказаться от идеи похоронить этого жука и написать эти строки на его могиле.
Стало быть, целая книга стихов у него никак не набиралась.
— Придется подождать пару лет, — вздохнул Ноэль. — Я постепенно напишу еще. Как раз сегодня я подумывал написать вирши о мухе, которая знала, что сгущенное молоко слишком липкое.
— Но ведь деньги нам нужны сейчас, — возразил Дикки. — Но ты пока что пиши. Рано или поздно и это пригодится.
— Можно напечатать стихи в газете, — подсказала Алиса. — Отстань, Пинчер! Ты никогда ничему не научишься — даже и стараться не стоит.
— А они за стихи платят? — спросил Дикки. Он никогда не забывает о важных вещах, даже если кому-то они и кажутся скучноватыми.
— Понятия не имею. Но ведь если бы они не платили, никто бы не стал им давать свои стихи. Во всяком случае, я бы им ничего не дала, — это сказала Дора, но Ноэль ответил, что он согласен и бесплатно, лишь бы увидеть в газете свои стихи, и чтобы в конце стояло его имя.
— Попробовать-то стоит, — сказал Освальд. Как честный человек, он никогда не отказывается попробовать и чужую идею.
Мы очень красиво переписали «Гибель Малабара» и шесть других стихотворений на мелованную бумагу — это
Потом мы обсудили, следует ли нам сложить все это в конверт и послать по почте, как предлагала сделать Дора, но Ноэль сказал, что он не вынесет, если не будет знать сразу, напечатает ли газета его стихи или нет, и поэтому мы решили, что он должен сам отнести свои стихи в газету.
Я поехал вместе с Ноэлем, поскольку я самый старший, а он еще слишком маленький, чтобы отпускать его одного в Лондон. Дикки сказал, что все эти стихи никуда не годятся, и что он рад, что ему не придется ехать вместе с нами и выставлять себя на посмешище, но это он потому, что у нас не хватило денег на билет для него. Зато Г. О., хотя и ему билета не досталось, пошел вместе с нами на станцию и проводил нас и помахал нам кепочкой и, когда поезд тронулся, крикнул нам вслед: «Счастливой охоты!»
В углу купе сидела леди в очках. Она держала в руках какие-то длинные полосы бумаги и что-то исправляла в них остро отточенным карандашом.
Когда поезд тронулся она спросила:
— Что сказал этот мальчик?
И Освальд ответил ей:
— Он сказал «Счастливой охоты», — это из «Маугли».
— Очень приятно, — сказала Леди, — я очень рада познакомиться с людьми, которые хорошо помнят историю Маугли. Куда же вы сейчас направляетесь? В зоологический сад — на встречу с Багирой?
Мы тоже обрадовались, потому что и нам было приятно познакомиться с человеком, который хорошо помнит Книгу Джунглей.
И Освальд сказал ей:
— Мы намерены восстановить пришедший в упадок Дом Бэстейблов. Мы обсудили уже разные способы и хотим испробовать все, что нам удалось придумать. Ноэль хочет попробовать издать свои стихи. Как вы думаете, хорошие поэты получают много денег?
Леди рассмеялась — она вообще была очень веселая — и сказала, что она тоже что-то вроде поэта, а эти длинные полосы бумаги — гранки ее нового сборника рассказов. Прежде, чем книжка станет настоящей книжкой, ее печатают на таких длинных полосках, а писатель может делать там всякие исправления, чтобы те, кто печатал, поняли, какие они идиоты, раз они не могут сразу напечатать так, как имел в виду писатель.
А мы рассказали ей все о поисках сокровища и о дальнейших планах. Потом она попросила посмотреть стихи Ноэля, но он закапризничал, и тогда она сказала: Давай сделаем вот что: ты покажешь мне свои стихи, а я покажу тебе свои, — и он согласился.
Веселая леди прочла «Гибель Малабара» и сказала, что ей очень понравилось, и картинка тоже. А потом она сказала: «Я тоже, как и вы, обычно пишу серьезные стихи, но тут у меня есть один стишок, который может вам понравиться, потому что он про мальчишку». Она отдала его нам, и поэтому я могу его переписать, и я вставляю его здесь в книгу, чтобы вы знали, что даже взрослые леди бывают иногда вполне разумными. Мне это понравилось даже больше, чем стихи Ноэля, хотя ему-то, я конечно, сказал, что его стихи мне нравятся куда больше, а то у него был такой вид, как будто он вот-вот заплачет. Это, конечно, неправильно, потому что надо всегда говорить только правду, даже если кому-нибудь это неприятно, но не мог же я допустить, чтобы он разревелся прямо в купе лондонского поезда.