Искатели жребия
Шрифт:
— Ты удивительно недогадлив! — Медовик сокрушенно вздохнул, встал и двинулся к двери.
— Подожди! — Калинов поднялся с кровати, напялил комбинезон.
Медовик ждал, помаргивая хитрым глазом.
— Садись! — Калинов подвинул кресло к столу, уселся.
Медовик последовал его примеру, по-прежнему не произнося ни слова.
— Я бы хотел знать, почему вы с Джосом ходите вокруг да около… Почему не скажете прямо, что вам надо? Ведь зачем-то меня здесь держат!
— Разве? — удивился Медовик. — А я полагал, ты можешь в любое время убраться отсюда.
— Но вы
— Вот как? — Медовик встал, потом снова сел. Как будто о чем-то вспомнил. — Может быть, твоя жена тебя здесь и держит? Разве это выглядит невероятным предположением?
«Бесполезно с тобой разговаривать, — подумал Калинов. — Одно словоблудие…»
— А может быть, ты и сам себя здесь держишь? — продолжал Медовик. — Ты не там ищешь ответы на свои вопросы.
— Где же я должен их искать?
Медовик выразительно пожал плечами. Словно с дурачком разговаривает.
— Полагаю, ответы надо искать в себе самом. Куда уж яснее… В крайнем случае у твоей первой жены.
Медовик встал и, не обращая больше внимания на смурную физиономию Калинова, вышел.
Калинов взглянул в окно. За окном был день. Синее солнце заливало таинственными лучами нереальную эту землю.
«Ответы надо искать у своей жены», — подумал Калинов. И захотел, чтобы в кресле рядом оказалась Марина. Очень сильно захотел. Как если бы от этого зависела его жизнь. Обернулся.
Марина была в костюме для беременных, сидела, сложив руки на выпуклом животе. Калинов остолбенел, но тут же успокоился: по-видимому, на этот раз он сделал то, что требовалось. Он хотел спросить, как дела дома, но все слова куда-то потерялись, а времени на поиски не оставалось. Тогда он подошел к ней, наклонился. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Он осторожно коснулся теплых губ. Поцелуй получился долгим и упоительным, но когда Калинов наконец оторвался, оказалось, что целует он совсем не Марину. В кресле сидела Вита, его прима, прима настоящая.
Она улыбнулась той, лукавой, улыбкой.
— Господи! — потрясенно прошептал Калинов. — Это ты?
На ней было то самое платье, в котором она нравилась ему больше всего, длинное — до пят, — с рукавами и стоячим воротником. Сшито, правда, оно было почему-то из коричневой ткани, но Калинов решил не обращать внимания на такую мелочь. Вита молча взяла его за руку и потянула на кровать. Он с готовностью последовал за ней. А когда он раздел ее, она спросила:
— Ты меня любишь?
Он удивленно отстранился и тут же ответил:
— Конечно. Глаза ее сузились.
— Врешь ты все! — прошептала она, закусила губу и вдруг с размаху залепила ему пощечину.
Он плотоядно улыбнулся и схватил ее за запястья. Преодолевая яростное сопротивление, сжал в объятиях. И вдруг обнаружил, что примы рядом нет. Под ним, зажмурившись и счастливо улыбаясь, лежала Вита-горничная. Или официантка. А может, и сестра милосердия. Жмурилась она, как кошка.
Калинов отшатнулся: внезапно пропало все желание. Она с кошачьей грациозностью метнулась за ним, прильнула к его груди. И тогда он оттолкнул ее, оттолкнул так, что она, отлетев на кровать, ударилась затылком о стенку.
— Уходи! — прошептал Калинов.
— Почему? — Она поморщилась, потерла рукой затылок, грациозно устроилась на кровати.
— Уходи! — заорал вдруг Калинов. — Уходи, дрянь! Уходи!!! Ненавижу!
Она испугалась, вскочила с постели. Он наступал на нее, продолжая вопить:
— Дрянь! Шлюха!!! Убирайся, кукла-подменка!!!
Она схватила коричневое платье, принялась натягивать его на обнаженное тело, запуталась в платье, как муха в паутине. Сжалась, ожидая удара. Калинов продолжал вопить, приближаясь к обреченно замершей девушке. Ее скрючившееся тело бесило его, хотелось схватить этот кусочек упругой плоти, разодрать на части и терзать, терзать, по-волчьи скалясь и захлебываясь горячей кровью.
Но тут в номер ворвался Джос, сграбастал Калинова за левое плечо и, развернув лицом к себе, ахнул кулаком в челюсть.
— Ты с ума сошел! — Джос был откровенно взбешен, однако второго удара себе не позволил.
Впрочем, для того чтобы успокоить буяна, хватило одного. Калинов поднялся с пола, потирая челюсть и с удивлением глядя на Джоса. Вита, всхлипывая и размазывая по лицу грим и слезы, наконец справилась с платьем и выскочила из номера. Джос поднял с пола опрокинутое кресло, передвинул к столу и сел.
— Поговорим?
Калинов, все еще потирая челюсть, молча угнездился на кровати. Он по-прежнему смотрел на Джоса, но выражение удивления медленно сходило с его лица.
— Что это вы себе позволяете, уважаемый? — спросил Джос.
— Нет, это вы что себе позволяете? Какое вам дело до… — Лицо Калинова вдруг озарилось догадкой. — Боже мой, я все понял!.. Ну конечно… — Он погрозил Джосу пальцем. — А я-то голову себе ломаю: что он тут делает…
— И что же я тут делаю?
— Хитрец! — Калинов покачал головой. — Я-то Зяблика подозреваю, а теперь ясно, кто к моей метелке прислоняется.
Джос встал, лицо его превратилось в ледяную маску.
— Вы, кажется, вообразили себе, что у вашей жены со мной любовная связь?
— Конечно! Именно это мы и вообразили. Это и дураку понятно. Только такого болвана, как я, можно было за нос водить. Но больше, Джоузеф, или как там вас, я такого не позволю!
Джос вдруг расхохотался:
— Ты и в самом деле болван, парень. Меня зовут Джошуа, а не Джоузеф…
— Мне один черт! Что Джоузеф…
— Не перебивай!.. Меня зовут Джошуа, и если ты покопаешься в своей памяти, то вспомнишь это имя.
— Никогда в жизни не был знаком ни с одним Джошуа…
— Меня зовут Джошуа, и я отец твоей жены. Я имею в виду Виту.
Калинов разинул рот, замигал. Джос улыбнулся и развел руками, снова сел за стол.
— А… а… а… а чем докажешь? Джос качнул головой:
— Хотя бы могу рассказать, при каких обстоятельствах Джинджер заимела ребенка.
И словно молния сверкнула перед Калиновым. Он вспомнил тот давний разговор со своей будущей тещей, еще при первой жизни.
— Могу рассказать, — продолжал Джос, — но не буду. Замечу только, что обстоятельства были криминальными.