Искатели

Васильев Михаил Иванович

Сейчас он каким-то образом понимал, что спит и просто лежал, наблюдал сон извне, со стороны, как кино. Было слышно, как привидение теперь гремит цепями на кухне, пытаясь открыть холодильник. А в этом сне звуков не существовало, но было ясно, что там, вдали, возле пирамид, шумно. И по ярким краскам понятно, что идет какой-то праздник. Наконец-то он узнал пирамиду Солнца в Теотиуакане. В этом времени она была непривычно обжитой, с деревянными пандусами и лестницами, с большим деревянным зданием сверху, сейчас празднично украшенным цветными тряпочками, перьями и еще чем-то ярким и пестрым. Люди, повсюду стоящие на пирамиде, тоже были одеты ярко, по-праздничному. Толпа внизу, судя по цвету, была попроще, простой люд.

На вершине видна высокая фигура. Даже на этом расстоянии заметно, как стоящий там выделяется ростом. Его лица разглядеть было невозможно, и только ослепительно ярко сияло на нем золото, какие-то массивные украшения. Платон уже знал, что в этом мире золото воспринимается совсем по-другому. Здесь его блеск считается веселым, праздничным. Индейцы в этом времени верят, что найденное золото — это брызги солнца, упавшие с неба.

На ходу корчились в ритуальных плясках жрецы, изображавшие мелких духов из страны мертвых, персонажей этого древнего праздника. В деревянных масках с нарисованными на них жуткими рожами, в перьях, раскрашенных в огненные цвета, измазанные птичьей кровью. Платон знал, что духи эти звались здесь "Гоните нас прочь".

Кто-то из них тянет за кожаные канаты жертвенного гигантского ленивца. Его тыкают палками, дергают за эти канаты, не дают опуститься на четвереньки, заставляя идти на задних лапах, чтобы сохранить это карикатурное сходство с человеком. Как будто даже доносился смрад давно исчезнувшего на Земле истребленного зверя.

Платон близко видел ковыляющее существо, похожее на гигантского черного, костистого и длиннорукого человека, неподвижную, пугающую безобразием морду. Громадные плоские когти чудовища со стуком опускаются на мостовую. Вот оно неуклюже переступает через натянувшуюся веревку, сейчас споткнется…

В каком-то из миров раздался грохот, рядом слышалась совсем русская речь, отчетливый мат, и даже голос как будто был знакомым.

— Понапротягивали веревок, — громко причитал кто-то.

"Привидение", — мелькнуло в голове. Платон схватил то, что попалось под руку в темноте, а это оказался керамический месоамериканский горшок и выскочил в коридор.

Вспыхнул свет — это загорелся установленный на случай поимки привидения прожектор. На полу лежал запутавшийся ногой в клубке веревок Томсон, еще тихонько матерящийся.

Один за другим появлялись участники экспедиции, экипаж "Обсидиановой бабочки". А за спиной Платона возник Джеррисон, вышел из камбуза с какой-то миской.

— Привет, начальник! — поприветствовал он Платона, подняв ладонь. — Уже поймали тебя? — равнодушно спросил он у Томсона.

— Не меня, а нас.

— Это кто? Призраки? — Конг, наверное, еще не до конца проснувшийся, не узнал их. Или сделал вид, что не узнал.

— Зайцы это, — отозвался Ахилл. — А этот, видишь, какой жирный.

— Да живые мы, — заговорил Джеррисон. — Зря вы нас привидениями дразните. Не бойтесь, мы кровь не пьем, не любим.

— Теперь уже знаем, что вы любите, — язвительно заметил Ахилл. — Навязались на нашу голову, нахлебники.

— И чего вам здесь нужно? — спросил Платон. — Куда это вы с нами собрались?

— Да никуда. — Лежащий на полу Томсон смотрел снизу верх. — То есть, хоть куда… Неохота опять в кичман, на нары. Погибли силы и талант в твоих стенах, как говорится. Да вы высадите нас где хотите, по дороге.

— Да уж высадим, не сомневайся, — с раздражением проворчал Конг. — Серебряную пулю на тебя чуть не потратил. А помнишь, мне в морду обещал? Ну, и я тебе тоже.

— Зачем в морду? — добродушно ухмыльнулся Джеррисон. — А законы гостеприимства, то-сё? У нас и оружия нет. Инструменты только, немного.

— Да уж, сегодня что-то не по традиции, без стрельбы, встречаемся, — произнес Ахилл.

— А закурить у тебя есть, начальник? — Томсон опять глядел на Платона.

— Нет, — сказал тот после паузы, во время которой безуспешно придумывал язвительный ответ, но так и не придумал.

— Жаль.

— Чего тебе жаль?

— Жалко, что курить у тебя нет.

***

— Мы в последний раз, в Америке, недолго чалились. Через три дня уже вылупились с кичи, — рассказывал Джеррисон. — По амнистии откинулись, в честь дня рождения ихнего президента. С тех пор в тарелке и бомжевали. Иногда и работали на подготовке запуска. На подхвате, то-сё, когда вас не было. Вы там редко появлялись и студенты эти тоже. — Маленький морщинистый Джеррисон сидел наверху, на грубо сделанной двухъярусной кровати.

Ее двое бывших заключенных сколотили из бамбуковых стволов, оставшихся после монтажных работ. Поставили в этой своей каюте дверь-решетку, сваренную из стальных прутьев. Вечерами, сидя здесь, пели печальные арестантские песни.

— Ну и форшмак у вас, — произнес Конг, оглядывая новое жилье Томсона и Джеррисона. Древнеиндейская грязь осталась тут в неприкосновенности. Сам Конг умещался на местном табурете, похожем на каменный пенек.

— Да, фраерок, ты тюремной баланды не хлебал, — заговорил Томсон. — Тебе не впилить. Такая вот судьба, в натуре — типа, армрестлинг с судьбой.

Он сидел на корточках в стороне, курил, держа окурок сигары в горсти, будто укрывая его от ветра, и мелко поплевывая вбок.

— Урка засиженный. — В голосе Конга совсем не замечалось сочувствия. — Скоро долетим, сдадим вас на базе Марсограда. На перевоспитание. Поработаете там, заработаете на обратный билет. Честный труд — дорога к дому… А где вот вы прятались все это время?

— А везде, — отозвался Джеррисон. — Ночевали, в основном, в подвале.

— На мягком мусоре, — добавил Томсон.