Искажение[СИ, роман в двух книгах]
Шрифт:
Их привели в просторную комнату где-то под трибунами. Один из "ликвидаторов" несильно пихнул под лопатку стволом автомата, буркнул: "Давай, шевелись…" Тут же с двух сторон подскочили к каждой из девушек по паре таких же, только уже без оружия и брони, в расстегнутых до пупа кителях, плохо выбритые, да еще и с запашком перегара не перводневным. Мылись они последний раз, наверное, тогда же, когда начали пить, от мужских тел тянуло кислым, подпорченным алкоголем потом. Только вот деваться от них было некуда, и Анька расслабилась, пока с нее сдирали курточку, юбчонку, да трусишки, а вот невольная подружка засопротивлялась и получила кулаком в живот и открытой ладонью
Пока "ликвидаторы" справлялись с тихо плачущей от боли подругой по несчастью, Аньку уже подвели к странному Андреевскому кресту, установленному почти горизонтально, и ловко разложили, растянув в стороны и привязав к перекладинам руки и ноги. "Отлажено как у них всё, — подумала Анька, чувствуя, как маленькая попка ее почти подвисает пониже перекладины креста. — Да уж… который раз таким делом, видать, занимаются, приспособились, сволочи…" Как ни странно, злости в ней не возникло, только ожидание неприятного, как перед визитом к гинекологу, или зубному врачу.
Скромную и побитую подругу также приладили ко второму распятию, еще разок приложив по щеке с размаху, что б не вертелась и не мешала. И только после этого началось…
Первым был один из тех, что ее привязывал. Анька старалась не замечать, как он расстегивает форменные брюки, жадным, мутным взглядом разглядывает её прелести, выставленные для всеобщего обозрения, но краем глаза все-таки уследила, как "ликвидатор" откуда-то извлек упаковку с презервативом. На душе странно полегчало, будто презерватив оказался стеной, морально отгораживающей её от насильника. А тот шагнул поближе, чуток помацал девушку за нижние губки, вздохнул: "Сухо все, как в пустыне" и резким движением вставил сразу и до конца. Анька чуть не взвизгнула от боли. По сухому-то пошло, как наждаком. Но — надо было терпеть, ничем не выдавая своего неудобства, что б не старался служивый сделать больнее, неприятнее, теша свои дурные инстинкты. Откуда у Аньки в этот момент взялись такие мысли, она бы и сама не могла сказать, но — равнодушие, хотя бы и внешнее, помогло. К ней отнеслись так же. Вот только мучился служивый все равно долго, то ли сам с похмелья, то ли обстановка такая, но трудился над Анькой минут пятнадцать, не меньше. А вот подруга по несчастью рядышком, на соседнем распятии, повизгивала и просила: "Не надо… не надо… не надо…", распаляя и доставляя своими криками удовольствием тому, кто был в ней. Потом кто-то из толкущихся в комнате "ликвидаторов" догадался дать ей очередную пощечину, и девушка умолкла на полчаса, только тихо всхлипывая и иногда вскрикивая при резких проникновениях.
…Потом всё как-то слилось у нее в памяти в однообразное пыхтение и вздохи удовлетворяющихся "ликвидаторов", крики и стоны рядом, на соседнем кресте… руки, тискающие её тело, чьи-то слова, бешеный взгляд совсем молоденького, с оскаленными зубами… выкрики, стоны, опять выкрики… Топот меняющихся местами, звон посуды где-то в глубине комнаты, хохот и запах сигаретного дыма…
И от резкого вопля: "Тревога! Всем по местам!" Анька очнулась. "Дежурный! — еще громче проорал кто-то под дружный и слаженный теперь топот почти над ухом Аньки, — приберешь тут все, и девок выгони. Вернемся — новых возьмем".
"Бегом… бегом… бегом…кретины! увлеклись тут!" — орал кто-то уже у двери, потом и за дверью… И, наконец, всё стихло, подошедший дежурный развязал мягкие ремни, которыми запястья и щиколотки были привязаны к крестам, и Анька, с трудом, разминая затекшие мышцы, поднялась на ноги. Под крестом валялось с пару десятков использованных презиков, и Анька ужаснулась в душе — неужели столько солдат она пропустила через себя враз? Но потом сообразила, что некоторые презики пустые, а некоторые так вообще просто вытащены из упаковки и брошены неиспользованными. Глупые наблюдения, пошлый анализ использованных презиков помог Аньке сохранить равновесие, сделать вид, что всё это происходило не с ней, да и было ли в жизни то, что уже кончилось?
А вот поглядев на продолжающую лежать на распятии невольную подругу, Анька вздохнула и подошла поближе. Девушка лежала, закрыв глаза, изредка сильно и нервно вздрагивая, и Анька с тоской подумала, что теперь придется тащить ее на себе обратно, на стадион, за решетку, а тут и саму бы кто отнес.
— Ну, давай, — подогнал их дежурный, сметающий шваброй с пола использованные резинки и упаковки из-под них, притоптанные окурки и пепел. — Подымай ее, и сваливайте отсюда, пока сменщики не приехали.
Пожалуй, это был самый лучший стимул для спешки, и Анька, резко схватив за руку подругу, сдернула ее с распятия. Подтащив с трудом передвигающую ногами девушку к табурету возле входа, Анька еще разок порадовалась, что не стала сопротивляться: ее куртка и юбочка лежали на табурете в целости и сохранности, уложенные с чисто солдатской аккуратностью, а рядом, прямо на грязном, затоптанном полу валялась блузка, свитерок и брючки подруги, превращенные в лохмотья крепкими "ликвидаторскими" руками.
Скрывая ненужное, обижающее ни в чем не виновную девушку, раздражение и собственные мысли обо всяких чистоплюйках и целках-невидимках, матерно ругаясь про себя, Анька кое-как, непослушными руками, помогла подруге одеться, и сама завернулась в куртку и юбчонку, когда дежурный вторично прикрикнул: "А ну, вон, стервы! Слышите — сапоги стучат? Сейчас повторение вам устроят". Дежурному было наплевать, что устроит пребывающая смена с уже употребленными разок девками, но вот наличие их в комнате отдыха вряд ли понравится офицеру, по инструкции сопровождающему свою группу до места отдыха, и офицерское недовольство выльется-таки как раз на него, дежурного по блоку.
Невольную подругу пришлось буквально тащить за собой по гулкому пустому пока коридору в сторону, откуда доносился неясный приглушенный шум собранных вместе десятков тысяч человек. А подругу еще и шатало из стороны в сторону, да она старательно расставляла пошире ноги и пьяно мотала головой, находясь в полубессознательном состоянии.
На их появление обратили внимание только близкие, те, кто стоял и сидел рядом с их местами в загоне. Пострадавшая подруга, в знакомом месте окончательно пришедшая в себя, тут же принялась тихо рыдать на груди своего мальчика, пытаясь объяснить ему, что она "ну, ни в чем, ни в чем невиновата…", а он старательно гладил ее по голове и утешал какими-то глупыми фразами, что все будет хорошо, стоит только немного, ну, совсем немного потерпеть…
Приятели Аньки повели себя спокойнее, хотя тоже заботливо организовали кружок, а Саня тут же сел, позволяя опуститься на землю Аньке, прислониться к его спине и расслабиться.
— Чё там было-то? — шепотом спросил братишка, поворачивая голову к уху Аньки.
— Догадайся с трех раз, — грубо ответила она.
— Ну, не дуйся на меня, — попросил Саня, — тошно тебе сейчас? ну, обругай меня, хочешь — по шее врежь…
— Да ладно, — миролюбиво сказала Анька, понимая, что брат по-своему пытается ее утешить. — Ничего там так было, думала, что хуже будет, а так — всего-то с десяток солдат… Да еще и в резинках, ты представляешь, Сань, видно, презики им в пайке выдают…