Исключительные
Шрифт:
– Да во многом, – она сделала паузу. – Деннис, а ты считаешь меня проституткой для близости?
– Что? – недоуменно произнес он.
– Меня так клиентка назвала. В общем, суть в том, что я всего лишь беру с людей деньги и сижу, выслушивая их рассказы, отпуская смешные и добродушные реплики, чтобы они не чувствовали себя такими одинокими.
– Неправда. Я знаю, что ты по-настоящему хорошо работаешь. Твои клиенты любят тебя. Все эти подарки, которые ты получаешь, вот этот кактус.
– Трудно по-настоящему ощутить, что люди вообще меняются.
– Ты о себе или о них?
– И о них, и о себе, – сказала она. – Когда ты читал рождественское письмо со всей
– Просто ты выросла.
– Эш с Итаном никогда не откладывали своих планов. И они точно никакие не проститутки.
– Вот это верно. Они не проститутки, – ответил Деннис. – Они просто люди. Люди-бобы.
Это была их старая шуточка, хотя Жюль уже не могла вспомнить, к чему она относилась. Как и у всех пар, у них за десятилетия накопилось немало собственных шуток, и некоторые из них отсеялись и смешались, так что теперь были непонятны.
Она съела отменно приготовленную мужем курицу с пятью специями – мясо нежное, как маленький кошелек для мелочи, сказала она ему, – «не то чтобы я когда-нибудь ела кошельки, а вот если бы попробовала, он точно был бы таким же нежным», – однако Жюль словно бы опустилась еще ниже в собственных глазах. У Эш с Итаном был личный повар, знающий, какие блюда им нравятся, а какие – нет. Здесь же, в этой кухоньке, Деннис использовал китайские приправы, которые нашел в ларьках на Канал-стрит по пути в метро, после целого дня в клинике, где он водил датчиком по теплому гелю, нанесенному на участки человеческих тел. Он изрядно потрудился над своим цыпленком, а она изрядно потрудилась над Дженис Клинг и другими клиентами, пришедшими до нее; тем временем в Коул-Вэлли, в штате Колорадо, на ранчо Фигмена и Вулф всюду пульсировали доброта и усердие. Эш и Итан никогда не сидели сложа руки, не успокаивались. Работа, которой они занимались, непременно воплощалась в какое-нибудь чудо. Если они готовили курицу, накормить можно было целый субконтинент.
Жюль провела ногой в носке по кухонной плитке, которую невозможно было отмыть до конца. Эту недорогую плитку можно было натирать бесконечно, но все равно она выглядела молочно-желтой, намекая на то, что в этом доме не хватает то ли денег, то ли внимания к деталям. Никакая согбенная женщина не ползала по полу на коленях, чистя эту плитку еженедельно. Эта вновь мелькнувшая густая вспышка зависти к Эш и Итану превратила меня в свинью, подумала Жюль. Дело же не в том, что у Эш с Итаном нет своих проблем. Они действительно просто люди-бобы. Во-первых, сын у них страдает расстройством аутистического спектра, а это очень печально. Давным-давно, когда Мо было три года, Жюль ездила вместе с Эш на его двухдневное диагностическое обследование; они вместе ездили в Нью-Хейвен, в Йельский детский исследовательский центр. Итан тогда был в Лос-Анджелесе и не мог отменить своих встреч, поэтому он попросил Жюль поехать вместо него.
Водитель Итана и Эш усадил обеих женщин и Мо в черный «Рендж Ровер», и по дороге Эш сказала:
– Ну вот, опять по важному делу в Нью-Хейвен. На сей раз не затем, чтобы пообедать со старым профессором или прочитать лекцию, а чтобы узнать, что не так с моим несчастным и необщительным малышом.
Смысл ее слов был таков: это просто ужас. Мо ее не слышал: он нацепил наушники размером с тарелку и смотрел мультик, пристроив маленький экранчик у себя на коленях. Две женщины несколько секунд смотрели на ребенка, потом Эш расстегнула ремень безопасности
Когда они только еще ехали туда, Жюль знала, что диагноз Мо поставят на следующий день, и казалось очевидным, что это будет. Но почти до самого обследования им в голову не приходило, что Мо «в спектре», как нынче принято называть это в обиходе, будто бы говоря о «химии», считая все это типичными напастями современной эпохи. Напротив, Мо до последнего момента вел себя по большей части беспокойно, и пожилой знаменитый детский психиатр несколько часов расспрашивал его, чего он боится, когда ложится вечером спать.
В конце следующего дня, на обратном пути из Нью-Хейвена, Эш в машине плакала, разговаривая по мобильнику с Итаном, который в Лос-Анджелесе проводил свои неотменяемые встречи. Жюль было неловко сидеть рядом, лучше бы она не слышала их разговора. Эш сказала Итану:
– Нет, я знаю, что ты меня любишь, я не об этом.
И еще:
– Я знаю, что его ты тоже любишь. В твоей любви никто не сомневается, Итан. Просто иногда мне надо поплакать. Нет, он смотрит мультфильм. Надел наушники. Совершенно ничего не замечает. Я бы тоже так хотела.
Затем она несколько мгновений слушала Итана, внезапно произнесла: «Хорошо», – и передала трубку Жюль, которая от неожиданности вздрогнула.
– Что такое? – прошептала Жюль. – Почему он хочет поговорить со мной? Вы же проходите через это вдвоем, друг с другом.
– Не знаю. Просто поговори с ним.
– Слушай, привет, Жюль, – сказал Итан по телефону напряженным голосом. – Останешься сегодня на ночь с Эш? Это вообще возможно? Не хочу, чтобы она была одна. То есть понимаю, там будут дети, и Роуз, и Эмануэль, но мне бы очень хотелось, чтобы ты тоже была рядом. Потому что ты можешь, – тут его голос слегка дрогнул, – можешь ей напомнить, что мы, знаешь, всегда со всем справлялись. Так было всегда, с самого начала, с ее родителями и Гудменом. Напомни ей об этом, ладно, а то она совсем разбита. Может, сумеешь ее убедить, как я уже пытался, что у Мо будет нормальная жизнь. Иначе и быть не может. У нас есть ресурсы, и все будет хорошо. Мы сделаем так, чтобы все было хорошо. Пожалуйста, скажи ей это. Но скажи попозже, когда Мо рядом не будет, чтобы он ничего не услышал вдруг, хорошо?
Жюль заночевала у Итана и Эш, в доме на Чарлз-стрит, с прислугой и роскошными деликатесами, появлявшимися ниоткуда, как по волшебству. Они сидела на цокольном этаже дома возле маленького бассейна, а Эш бесконечно долго плавала, совершая короткий рывок, держа голову над водой, и время от времени останавливалась, поднимая взгляд и спрашивая:
– А вообще все будет хорошо, как ты думаешь?
– Да, – отвечала Жюль, наклоняясь, чтобы взять Эш за мокрую руку. – Будет. Точно знаю, что будет.
И она говорила всерьез. В жизни Эш всегда все налаживалось. Их семья продолжила жить дальше, включая сына, который прежде казался просто эмоционально неустойчивым, но теперь получил конкретный диагноз: первазивное расстройство развития без дополнительных уточнений, или ПРР-БДУ. У него было расстройство аутистического спектра, объясняли врачи, и вот ему, наконец, можно по-настоящему помочь. Фигмен и Вулф всегда умели сплотиться – как в далеком прошлом семья Вулфов. Но утраченные возможности – это в любом случае болезненно. Так было, когда брат Эш, Гудмен, фактически в одночасье загубил свою жизнь, а потом глупо и импульсивно пустился во все тяжкие, словно бы пытаясь заодно испортить ее и всем окружающим.