Искра и ветер
Шрифт:
Стояли последние весенние дни, и вот-вот должно было начаться бесконечно длинное лето. Я находился в дороге долго, путешествуя по дикому краю, зажатому с одной стороны Западным трактом и Артагой — рекой, начинавшейся от Катугских гор и впадающей в Великие озера, а с другой стороны — Центральным трактом, на котором сейчас кипели бесконечные сражения. По последним сведениям, что я слышал еще в Мертвом пепле, именно по нему продвигается к Корунну Аленари.
Глушь, где пробирался я, не привлекла набаторцев. Здесь не было ни крупных городов, ни важных для страны дорог. Редкие деревни, глухие и маленькие, не могли
Я двигался споро, не задерживаясь, останавливаясь лишь на ночевки и чтобы дать отдохнуть коню. Дорога, по которой спешила Митифа, здесь была одна. Старая, узкая, заросшая кустарником по обочинам, то и дело превращающаяся в тропу и все больше и больше забиравшая к востоку. К Центральному тракту.
Я был уверен, что Проклятая прошла именно здесь и движется в том же направлении, что и я, стремясь как можно быстрее оказаться рядом с армией Оспы.
С каждым днем я все ближе подступал к областям, где шла война, и, оказавшись на тракте, идущем параллельно Центральному, но не таком оживленном, ожидал увидеть самое худшее. Но меня встретили лишь притихшие деревни да слухи. Множество слухов. Самое сложное было отсортировать правду от лжи. Последней, как всегда, оказалось невообразимое количество.
Однако чем дальше я продвигался, тем больше появлялось признаков войны. Ее вечные спутники — трупы — начали попадаться мне все чаще. В придорожных канавах, в оврагах, в лесах, по берегам рек, на деревьях и при въезде в деревни. На кладбищах виднелись свежие могилы. Над оврагами, куда мертвецов сбрасывали десятками, не желая тратить время на их похороны, вилось воронье.
В деревнях я частенько натыкался на висельников. Там были как местные, так и солдаты, попавшие в плен. Никто из жителей не рискнул снимать мертвых, и они достались птицам, насекомым, солнцу и времени. Это не шло на пользу ни покойникам, ни тем, кто жил рядом, ни окружающей местности. Но люди словно свыклись со страшным присутствием, старались его не замечать и не спешили предавать погибших земле. У крестьян были куда более важные заботы — побеспокоиться о полях и не дать семьям умереть с голоду.
Вполне злободневно, если учитывать, что прокатившиеся по краю армии сожрали все подчистую. Соответственно, цены на продукты превысили всякие разумные пределы. Если бы не Шен, отдавший мне свой кошелек, пришлось бы затянуть пояс. А на то, чтобы нормально накормить коня, мне приходилось тратить раз в пять больше, чем на себя. Овес был на вес золота.
Многие поселки оказались преданы огню, и люди в тех, которые уцелели, радовались, что беда обошла их стороной.
На набаторцев я наткнулся лишь единожды, и то, вовремя услышав стук копыт, свернул в лес. Отряд из пяти человек, вздымая пыль, пролетел по дороге и сгинул без следа.
Думаю, на основном тракте сейчас было гораздо оживленнее. Набаторских обозов там должно идти видимо-невидимо. Несколько десятков тысяч человек надо кормить, а это требует усилий и хороших поставок из-за Катугских гор. Набаторское Его Величество должно крупно раскошеливаться, чтобы содержать свою армию сытой, одетой и обутой.
Где-то в глубине моей души день ото дня крепла странная уверенность — встретиться с Корью следует несмотря ни на что. И я спешил. Но она все время опережала меня, иногда на день, иногда на целых три, двигаясь, словно заговоренная. Проклятая будто летела по воздуху, оставляя мне незавидную роль догоняющего.
Я много раз терял ее след, но каждый раз выходил на него снова. Я искал, выспрашивал, едва ли не нюхал воздух, словно голодный зверь. Питался всевозможными слухами, не гнушался расспрашивать редких путников, встречающихся по дороге, выведывать у немногословных и с опаской поглядывающих на меня местных. И поэтому знал, что все еще плотно сижу на хвосте у беглянки.
Мое упорство было вознаграждено сторицей. То здесь, то там, я натыкался на упоминание об одинокой путнице с короткими черными волосами. Немногословной, резкой и холодной, что останавливалась на ночь то здесь, то там, а затем мчалась дальше, словно за ней гнались все демоны Бездны.
За два дня до праздника, посвященного Мелоту, я въехал в большую деревню, на этот раз даже не посмотрев в сторону виселицы. Несколько домов на окраине были сожжены, но в остальном поселок оказался целым и невредимым. Никто из жителей не обратил на меня внимания (точнее, сделал вид, что не обратил). Я поймал взгляд одного из мальчишек, что околачивались возле здоровенной лужи, где возилась чудом избежавшая зубов набаторцев свинка. Поманил его пальцем. Тот неохотно подошел.
— Охотники среди местных есть?
— А вам зачем, дядя? — спросил он, смешно наморщив лоб.
— Стрел хочу купить.
Мальчишка покосился на мой колчан:
— Не нужны вам охотники, дяденька. Я вам сам стрелы продам.
— Откуда у тебя?
— Нашел, — неопределенно пожал он плечами. — Может, вам еще чего надо? Есть меч хороший. Кавалерийский. И секира… немного ржавая, правда.
— Только стрелы. Шесть медяков за десяток. Пятнадцать за двадцать. Если они будут хорошими.
— Идет. — Он важно протянул мне руку.
Мне пришлось свеситься с седла, чтобы пожать ее.
— Я принесу в таверну, — сообщил он и побежал так, что засверкали грязные пятки.
Деревенский кабак был как раз напротив того места, где мы разговаривали. Моего коня повел в стойло парень с хитрым выражением лица и бегающими глазками. На животное он смотрел так, что я положил руку ему на плечо и тихо сказал:
— Что-нибудь случится со скотиной — найду и убью.
Пройдоха побледнел и заверил, что все будет в порядке.
В зале, страшно грязном, душном, пропахшем прокисшим шафом, влажной землей и прогорклым жиром, за единственным длинным столом сидела компания из шести местных. Они все, как один, уставились на меня, словно я был пришельцем из Бездны. В их числе оказался и хозяин этой дыры.
— Еды, — коротко бросил я ему.
— Деньги покажи.
Я крутанул на столешнице сол и прижал его ладонью.
— Как скажете, ваша милость.
— И окошко открой. Дышать нечем.
Он сделал, что было велено, и, кликнув жену, ушел на кухню. Я исподволь разглядывал оставшихся за столом мужчин. Они, как по команде, уткнулись в кружки с шафом. А затем, склонив головы друг к дружке, начали бубнить, будто домовые над крынкой с молоком. Потом вновь обратили взгляды на меня. Один из них поднялся с лавки, подошел ко мне. Сел.