Искра жизни [перевод Р.Эйвадиса]
Шрифт:
— Нет. Это жар, — ответил ему Бергер хриплым голосом. От жары у него пересохло в горле. — Они всегда шевелятся.
— А иногда танцуют вальс, — прибавил могучий истопник из рабочей команды крематория, проходя мимо. — А вы-то что здесь делаете? Призраки подземелья!
— Нас послали наверх.
— Зачем это? Или вы тоже собрались в печь? — Истопник рассмеялся.
— В подвал пригнали новых.
Истопник перестал смеяться.
— Что? Новых? Для чего?
— Я не знаю. Шестеро новеньких.
Истопник испуганно
— Этого не может быть! Мы здесь всего два месяца! Они же не могут заменить нас так рано. Они не посмеют! Послушай, это точно?
— Да. Они сами сказали.
— Узнай, в чем там дело! Ты можешь это узнать?
— Я попробую, — сказал Бергер. — У тебя нет случайно чего-нибудь съедобного? Куска хлеба или чего-нибудь другого? Я все узнаю.
Истопник вынул из кармана кусок хлеба, разломил его на две части и протянул Бергеру кусок поменьше.
— Держи. Только узнай все поточнее. Мы должны это знать!
— Хорошо. — Бергер обернулся: кто-то постучал ему сзади по плечу. Это был «зеленый» капо, который привел в крематорий Моссе, Бреде и еще четверых политических.
— Это ты зубодер?
— Да.
— Там надо выдрать еще один зуб, в подвале. Тебе велели спуститься.
Капо был бледен. Лицо его заливал пот. Он прислонился к стене. Бергер взглянул на истопника, который дал ему хлеб, и прищурил один глаз. Тот отправился вслед за ним к выходу.
— Все уже выяснилось, — сказал Бергер. — Это была не смена. Их уже нет в живых. Я пошел.
— Это точно?
— Да. Иначе бы мне не велели спуститься вниз.
— Слава Богу. — Истопник облегченно вздохнул — Дай-ка мне мой хлеб.
— Нет. — Бергер сунул руку в карман и зажал в кулаке кусок хлеба.
— Дубина! Я хочу дать тебе бульший кусок. За такое дело не жалко.
Они поменялись, и Бергер вернулся в подвал. Штайнбреннера и Вебера там уже не было. Остались Шульте и Драйер. На крюках у стены висело четыре трупа. Один из них был Моссе. Его повесили в очках. Бреде и последний из шести уже лежали на полу.
— Снимай вон того, — равнодушно произнес Шульте. — У него впереди золотая коронка.
Бергер попытался приподнять труп. У него ничего не получалось. Драйеру пришлось помочь ему. Труп повалился на землю, словно кукла, набитая опилками.
— Это он? — спросил Шульте.
— Так точно.
Бергер вытащил глазной зуб повешенного вместе с коронкой и положил его в ящик. Драйер сделал соответствующую запись в своих бумагах.
— А у остальных что? — спросил Шульте.
Бергер осмотрел двоих лежавших на полу. Капо посветил ему карманным фонариком.
— У этих ничего. У одного пломбы из цемента и амальгамы с серебром.
— Это нам ни к чему. А у тех, что висят?
Бергер тщетно пытался приподнять Моссе.
— Брось, — нетерпеливо произнес Шульте. — Так даже лучше
Бергер отодвинул в сторону распухший язык, торчавшей из широко раскрытого рта. Сквозь единственное стекло на него в упор смотрел выпученный глаз. Из-за толстой линзы он казался еще больше и неестественнее, чем был на самом деле. Веко над второй, пустой глазницей было приоткрыто. Из-под него сочилась прозрачная жидкость. Щека повешенного была мокрой от нее. Капо стоял сбоку от Бергера, Шульте — за спиной. Бергер чувствовал на своей шее его дыхание. Изо рта Шульте пахло мятными таблетками.
— Ничего нет, — сказал Шульте. — Давай следующего.
Со следующим было проще. У него не было передних зубов. Ему их выбили. Две пломбы из амальгамы с серебром, справа, — ничего ценного. Бергер опять почувствовал на шее дыхание Шульте. Дыхание старательного национал-социалиста, который со спокойной совестью исполняет свой долг, самозабвенно ищет золотые пломбы, равнодушный к безмолвному обвинению только что убитого рта. Бергер вдруг почувствовал, что больше не в состоянии выносить это прерывистое мальчишечье дыхание. «Как будто ищет птичьи яйца в гнезде…», — подумал он.
— Хорошо. Ничего нет, — разочарованно сказал Шульте. Он взял со стола один из списков и ящик с золотом. — Распорядитесь, чтобы этих отправили наверх, а здесь все как следует выдраили.
Он ушел, молодой, стройный и невозмутимый. Бергер принялся раздевать Бреде. Это было просто, он мог управиться один. Эти трупы еще не успели остыть. На Бреде были штатские брюки, майка-сетка и кожаная куртка. Драйер закурил сигарету. Он знал, что Шульте больше не придет.
— Он забыл очки, — сказал Бергер.
— Что?
Бергер показал на Моссе. Драйер подошел ближе. Бергер снял очки с мертвого лица. Штайнбреннеру показалось забавным повесить Моссе в очках.
— Одна линза еще цела, — сказал капо. — Но кому она нужна — одна-единственная линза: Разве что детям, выжигать что-нибудь на солнце.
— Хорошая оправа.
Драйер наклонился поближе.
— Никель, — бросил он презрительно. — Дешевка.
— Нет, — возразил Бергер. — Это белое золото.
— Что?
— Белое золото.
Капо взял очки в руку.
— Белое золото? Это точно?
— Совершенно точно. Оправа грязная. Если ее вымыть с мылом, вы сами увидите.
Драйер взвесил очки на ладони.
— Тогда это совсем другое дело.
— Да.
— Надо их записать.
— Списков уже нет, — сказал Бергер и посмотрел на капо. — Шарфюрер Шульте унес их с собой.
— Ничего. Я могу его догнать.
— Да, — сказал Бергер, продолжая в упор смотреть на Драйера. — Шарфюрер Шульте не обратил внимания на очки. Или решил, что они не представляют собой никакой ценности. Может, они и в самом деле ничего не стоят. Я могу ошибаться. Может, это действительно никель.