Искривленное пространство (сборник)

Тесленко Александр

Вероника почувствовала себя совсем разбитой. Попробовала думать о чем-то приятном, но сосредоточиться ни на чем не могла. Мысли возвращались к тому, как рыбки плавали в разноцветных лучах фонариков.

Антон любил посидеть возле аквариума. Иван — тоже…

Вспомнив Ивана, Вероника немного успокоилась. По крайней мере злость на детей немного унялась.

«Иван тоже опечалится. Он всегда целует меня здесь, возле освещенного аквариума. Какая-то опустошенность внутри. И даже зла нет. Ни на кого нет зла. Но в то же время нет ни капли любви. Ни к кому. Разве что к детям… Абсолютная пустота… Почему? Хочется лишь спать. Только спать. Никогда прежде так не было. Иван… Если б он пришел сейчас, стало бы лучше… По крайней мере не хотелось бы так спать. В душе пустота. Мертвая тишина. Как жестоки дети. Говорят — без хвоста все смешные. Антон и сегодня, пожалуй, придет поздно… Раньше ждала

его с работы… Антон считает, что я никогда не любила его по-настоящему… Не могу с ним не согласиться… Но когда-то все было иначе… По крайней мере он не раздражал меня. Я могла терпеть его занудства, его нескладные разглагольствования, мальчишеское упрямство… Мы с Антоном еще не старые. Можно бы все изменить в жизни. Но ничего не хочется менять. И от этого закрадывается страх, но и этот страх какой-то выхолощенный, как расфасованный в полиэтиленовые мешочки, он не побуждает к действию, к буре, к протесту, лишь заставляет воспринимать все спокойно, как пилюли, необходимые для нормализации обмена веществ… Что же случилось со мной… Никак не осознать, что именно… Хочется спать…»

…В первые годы после женитьбы Антон Сухов много рассказывал своему брату Миколе, члену Высшего Совета Земли, о Веронике. Он любил ее, хрупкого и нежного младшего экономиста из научно-исследовательского института энергетики. Они познакомились на концерте. Антон часто, при каждом удобном случае, рассказывал, как им посчастливилось сидеть обоим в седьмом ряду и как он сразу обратил внимание на девушку. Микола Сухов каждый раз сдерживал снисходительную улыбку.

Жизнь старшего Сухова сложилась так, что ему приходилось бывать преимущественно в мужском коллективе, а если и встречались женщины, так он смотрел на них только как на коллег. Микола не разбирался в женской психологии, да и вообще не допускал существования самостоятельной женской психологии, считал это выдумкой гуманитариев, с полным убеждением говорил лишь об одной-единственной психологии — психологии человека. Время от времени его охватывало чувство вины пред природой, пожалуй, даже чувство стыда, но такие минуты быстро улетучивались. Доминировала работа и уверенность в том, что он необходим Планете. И уверенность эта рождала чувство неподдельного счастья. Конечно, приходилось кое-чем жертвовать. Случалось, что и он безумно влюблялся, но каждый раз любовь его оставалась неразделенной. Или, как он говаривал, на настоящую любовь не хватало времени. Бодрился, заглушая наплывающие волны естественного влечения. А потом научился умело избегать их, как тореадор в изящном пируэте уходит от разъяренного красной мульетой быка. Поэтому, слушая рассказы Антона о «сказочном существе» — Веронике, — он едва сдерживал снисходительную улыбку. Его брат — врач, прекрасный хирург, талантливый терапевт; времени у него ничуть не больше, чем у Миколы. Как он не понимает, что все сентиментальные порывы недолговечны, они угасают так же, как костер без очередной порции сухого хвороста, или перерастают в пожар, с которым необходимо бороться. Ни на первое, ни на второе — понимал Микола — брат не пойдет, так пускай малость потешится, играя чужую роль, чтобы лучше осознать свою. Академика Сухова радовало, что брат с каждым годом становился спокойнее, солидней, степеннее. Однако это спокойствие, толерантность Антона и настораживали одновременно. Именно в то время появились первые тревожные сообщения психиатров планеты о проявлениях необъяснимого массового психоза. В одной из бесед, а встречались братья довольно часто, Микола заметил неожиданные и весьма странные изменения в характере брата… Речь шла тогда о пациенте брата Иване Ровиче, который непонятно откуда объявился вновь. Несколько лет назад он обратился к Антону Сухову, прослышав о его новом методе терапии неврозов. По словам самого же Антона, метод имел существенный недостаток — неприятные, порой даже болевые ощущения у пациентов во время процедуры. Несмотря на прекрасные результаты лечения, некоторое время Антон Сухов чувствовал себя словно на перепутье со своим открытием — люди не спешили обращаться к нему. И вот этот самый Рович оказался тем самым пациентом, который принес молодому врачу популярность и славу. Иван Рович настойчиво, даже слишком настойчиво рекламировал повсюду новый метод врача Сухова. Антон рассказывал, что у него невольно закралось предубеждение к смелому больному, у которого он при всем желании и вопреки настойчивым просьбам о помощи не находил даже намека на объективные отклонения от нормы.

«Это удивляло меня, даже пугало, но я так и не решился спросить Ивана о мотивах его симуляции. Может, мне просто приятно было слышать его восторженные высказывания в мой адрес. Но главное, конечно, то, что после

него начали обращаться ко мне и другие больные, по-настоящему страдавшие. А когда я заметил, что Ивана больше интересует моя жена, чем мои методы лечения, то, скажу откровенно, я просто обрадовался, так как все мои недоумения прояснились… — Антон болезненно и устало улыбнулся. — Не знаю, что произошло со мной в последние годы. Ведь прежде я был иным — ревнивым, обидчивым. А теперь, как видишь, я спокойно рассказываю о любовнике своей жены. Как-то я попытался намекнуть Веронике, что ее увлечение не секрет для меня. А она, многозначительно глядя на меня, заявила: «Физиология — очень серьезная вещь. Зачастую она диктует поведение человека». Мне же подумалось тогда: ну и пускай себе диктует».

Микола внимательно, даже с испугом слушал брата, но решился лишь спросить: «А почему так, Антон?» — «Да потому, что она меня никогда не любила». — «Так-таки никогда?» Антон потупился. «У вас двое детей, и вы прожили столько лет… Ты так восторгался ею…» — «Я не знаю, что с нами происходит… Безусловно, она когда-то, пожалуй, любила меня… Может, любила…» — «Ты переутомился. Ты очень много работаешь. Сам врач, не мне тебя учить… Нужно уметь и отдыхать…»

3

Не существует безвыходных ситуаций.

Как-то, когда рейсовые машины были перегружены и достать билет представлялось невозможным, я привязал к себе табличку с адресом и отправил сам себя по почте.

Старушка подождала, пока они пройдут дальше, и суетливо закрыла входную дверь.

— Простите, — начал было Сухов, но тут же умолк, не зная, что сказать дальше.

Хозяйка протянула руку для приветствия.

— Будем знакомы — Маргарита Николаевна. Фамилия — Биос. А как вас зовут?

— Антон Сухов… Но, простите меня, произошла ошибка…

— Ошибка? — удивленно подняла глаза старушка. — Почему вы так думаете?..

— Маргошка, пришей мне пуговицу! — неожиданно вмешался в разговор Серафим. — Вот она, держи, — и начал снимать с себя комбинезон.

Сухов готов был сквозь землю провалиться.

— Сегодня у меня выдался очень странный день… Поверьте, в вашу квартиру я попал совершенно случайно…

Сняв комбинезон. Серафим набросил его на плечо старушке. Та улыбнулась мальчику по-домашнему мягко.

— Я сейчас пришью, — сказала тихо. — А ты ступай к себе, озорник.

Серафим, подпрыгнув на одной ножке, побежал в комнату, даже не оглянувшись на Антона.

— Я должен извиниться перед вами за свой случайный приход…

— Неважно, можете не извиняться, — прервала его женщина, — если пришли к Гиате, или, как вы сказали, Галине, ее многие называют Галиной, но она — Гиата. Я пока еще не забыла, как назвала свою дочку.

— Вы можете мне не поверить, но я не знал, что…

Маргарита Николаевна взяла Антона под руку:

— Пойдемте же, я вас внимательно слушаю. Что вы не знали?

— Я не знал, что в этом помещении живете вы и Галина… то есть Гиата.

— Правда? Какая интересная случайность…

Открыв дверь, Антон сразу же увидел в кресле возле окна ту златовласую женщину, с которой они ехали в машине. На ней было зеленое платье свободного покроя, волосы эффектно спадали на плечи…

Сухова охватил внутренний трепет, граничащий с паническим страхом. Что это? Безумие? Шутка? Что-то вообще невообразимое? Но ни руки, ни лицо не выдали состояния Антона. Врач Сухов умел владеть собой.

Он решил спокойно осмотреться.

В большой комнате возле окна стол и два кресла, на столе бумаги, штатив с пробирками и три небольшие реторты, газовая горелка, маленькие аналитические весы, еще один штатив с какими-то реактивами, портативная пишущая машинка и прибор, похожий на кардиомонитор. (Любой прибор с экраном осциллографа напоминал Антону кардиомонитор.) Все стены в комнате заставлены стеллажами с книгами: старыми — с бумажными страницами, и новыми — библиоскопами.

— Вас зовут Гиатой? — Сухов не нашелся спросить о чем-нибудь еще, чувствуя, что пауза затягивается.

— Да. Я — Гиата. А вы — Антон Сухов, я слышала, как вы знакомились с моей мамой. Садитесь. — Она указала взглядом на кресло против себя.

Сухов медленно подошел к столу, остановился в напряжении.

— Как все это понимать?

Женщина тихонько рассмеялась.

— Что понимать?

— Вы хотите сказать, что я знал ваш адрес, а вы просто сидели дома и ждали меня, пока я натешусь с вашим Серафимом… Не так ли?