Искривленное пространство (сборник)
Шрифт:
— Любовь с первого взгляда?
— Думаю, не следует считать мои взгляды, Антон. Мы можем сбиться со счета.
— Ты опять имеешь в виду, что наша встреча не случайна?
— А разве в этом мире есть что-либо случайное? Буквально все от чего-нибудь зависит, чему-то подчиняется. Законы природы: физики, биологии, физиологии… Понимаешь?
— Яснее некуда.
— Вот и наша сегодняшняя встреча тоже кем-то запрограммирована.
— Тобой запрограммирована?
Гиата удовлетворенно улыбнулась, прищурившись. Сухов почувствовал, что его охватывает неодолимое желание грубо отругать эту самодовольную, не в своем уме красавицу…
— Антон! — вдруг окликнула его Гиата, и с ее лица
Антон смотрел на Гиату с нескрываемым раздражением и неприязнью.
— А чем, по-твоему, я должен заинтересоваться? Причудами моего появления здесь? Так поверь, я очень удивлен и заинтригован всем сегодняшним, но если ты ждешь, что…
— Кофе остынет, — произнесла Гиата вновь кротко и миролюбиво. — Хочешь, я включу музыку? Что ты любишь?
— Ничего.
— Тебе плохо со мной? — спросила Гиата тихо, с интимной грустью, словно знакомы они уже много лет. — Хандришь… Ты не в духе. Я — причина твоего раздражения, Антон? Ты только скажи, какою хочешь видеть меня, и я стану такой… Скажи, что во мне тебе не нравится, и я постараюсь исправиться. Ты пойми меня, Антон… Я капризная, взбалмошная особа, и знаю это, но я прежде всего человек и ничего не могу поделать с человеческими недостатками.
— Ты давно была у психиатра?
— Спасибо за откровенность. Но психиатр мне не нужен. И вспомника, Антон, припомни, не сам ли ты пришел ко мне, я не звала тебя, не приглашала, но, видимо, кто-то свыше предопределил нашу встречу, какой-то мудрый случай…
— Рассчитанный тобою.
— Смешной ты, Антон. Оказывается, совсем не понимаешь шуток. Просто я пошутила, разговаривая с тобой. А что я могу рассчитать? Я обыкновенная женщина… Ну, не совсем ординарная, но… Кого теперь удивишь умом, способностью мыслить… А нашим знакомством мы обязаны моему Серафиму, он у меня большой шутник, а я и не возбраняю ему шутить… Веселее жить… Я обыкновенная, одинокая женщина, Антон…
Сухов с тоской вспомнил о жене, о детях. С радостью подумал о завтрашнем дне. Рабочий день. В который уже раз захотелось встать и пойти домой. Но неведомая сила удержала его.
4
Я против любой экспансии: научной, военной, литературной…
Жизнь прекрасна простотой своих сложностей, гармонией, таинственностью неведомого, еще не открытого и не разгаданного. И не нужно торопиться. Человечеству дано великое благо — каждому по колению заново открывать для себя мир, который якобы несовершенно устроен, но не это ли несовершенство и таит в себе привлекательность, возможность открытий, ибо вполне совершенна только смерть.
Антон Сухов выбежал на магистраль и остановил геликомобиль. Было далеко за полночь. День, который обещал стать таким приятным, почти идиллическим, и превратившийся внезапно в свою противоположность, наконец закончился. Сухов сидел в кабине машины совершенно опустошенный. От избытка событий и впечатлений донышко душевного сосуда не выдержало, вытекло все: мысли, слова, желания, силы. Он попытался припомнить сегодняшнюю операцию, которая сейчас не казалась такой удачной, как утром. Уверенности в том, что с больным все хорошо, как не бывало.
«Следовало позвонить в клинику, спросить… Все нужное вылетело из головы при разговоре с этой
«Вероника, безусловно, спит уже. И дети спят. После операции, когда я уходил домой, больной дышал самостоятельно. К тому же ночью дежурит опытная бригада…»
Антон старался думать о чем угодно, только бы не вспоминать про Гиату. Но, вопреки здравому смыслу, он ощущал ее присутствие и в кабине машины.
Хотелось спать, но в утомленном теле преобладало нездоровое возбуждение. Антон закрыл глаза и дремал, как частенько дремал на ночных дежурствах — сторожко, не теряя способности все слышать, чувствовать. Нередко спал так и дома, не раздеваясь, в кресле возле стола. Такой сон для него привычен. И лишь иногда, когда бывал переутомлен до крайности, как вот сейчас, ему требовалось полное расслабление, необходимо было провалиться на несколько часов в пропасть полного забытья.
— Вы врач? — спросил геликомобиль.
— Да, — машинально ответил Антон, а виделась ему большая прозрачная камера наркозного аппарата, и почему-то на этом прозрачном колпаке сидела Гиата, подогнув под себя ноги, блестя красивыми коленями, и таинственно улыбалась. Правой рукой она поправляла и разглаживала на плече золотистые волосы, а левой держалась, чтобы не соскользнуть с гладкого стеклянного купола наркозного аппарата. Под колпаком ритмично сокращался дыхательный мех. Рядом на пульте мигали датчики газоанализатора. Анестезиолог Митрофан сидел на круглом стульчике возле аппарата.
— Все нормально? — спросил Сухов анестезиолога.
— Что? — послышалось в ответ. — Что вы сказали?
Антон открыл глаза и понял, что он не в клинике, не в операционной, и сразу вспомнил прежний вопрос геликомобиля.
— А почему вы подумали, что я врач?
— Лекарствами пахнете. Так все медики пахнут. Я их уже много перевозил. Запомнил. Вы хирург?
— Да.
— С работы едете?
…Навстречу ему по коридору, освещенному яркими виоловыми светильниками, шел профессор Павич, руководитель клиники. В левой руке он держал флакон консервированной крови, но флакон почему-то был откупорен, и при каждом шаге, — а ходил Павич быстро, порывисто, — из флакона выплескивалось по нескольку красных капель: на белый халат, на пол, на стены. Но Павич не замечал этого, торопливо шел по коридору, насупившись, думал о чем-то своем. Антон остановился, долго смотрел ему вслед, потом достал из кармана носовой платок и принялся вытирать забрызганные кровью стены, но тут же сообразил, что нужно позвать санитара — тот это сделает быстрее и лучше. Но не успел крикнуть, как заметил в конце коридора густой белый дым, выбивавшийся из семнадцатой палаты. В воздухе чувствовался запах горелого, слышался приглушенный смех Гиаты. «Ну, это уже слишком, — подумал Сухов. — Всему должен быть предел! Сколько можно терпеть всякие выходки Гиаты? « Антон со всех ног бросился вперед, но почему-то, теряя равновесие, больно ударился обо что-то невидимое.
— Простите, — сказал геликомобиль. — Я не заметил, что вы задремали. Резко затормозил. Вы не ударились?
— Все в порядке, — буркнул Сухов.
— Кажется, в вашем доме пожар, — сообщил геликомобиль.
— Что-о?
Антон сам открыл дверцу. Быстро вышел из кабины. В ночных сумерках, тускло освещенных редкими фонарями, Сухов почувствовал сначала запах пожара, потом увидел, как из форточки на втором этаже дома, в котором он жил, валит дым. За темными стеклами вспыхивали язычки пламени. Антон знал, кто живет в той квартире. Пожилая Наталья. Фамилии он не помнил, но хорошо знал эту женщину — одинокую, без мужа и детей, худощавую, всегда бодрую. Окна затемнены — ее, вероятно, нет дома. А вдруг она там? Может, нуждается в помощи?