Искривлённое пространство
Шрифт:
– Деградируем мы с тобой. Разленились. Слишком вжились в образ землян, земной антураж. Сами едва в землян не превратились! С огнем играем.
Дирар рассмеялся, оттолкнулся сразу тремя нижними конечностями и под самым потолком сделал красивый пируэт:
– Нужно бы еще немного уменьшить гравитацию, не возражаешь?
– спросил из-под потолка.
– Ты же знаешь, как мне нравится состояние невесомости.
– Оставь эти разговоры!
– закричал Мар.
– Я терпеть не могу, когда не ощущаю массы своего тела. Я перестаю тогда сам себя уважать.
12
Дегенерат с чувством собственного
достоинства.
Она была в простом пестром халате, распахнутом на груди, улыбалась, что-то дожевывая, когда Сухов открыл на сигнал свою дверь.
– Приятного аппетита, - пошутил Антон, удивленно рассматривая одетую по-домашнему Гиату.
– Спасибо. Привет! Как видишь, мы уже соседи. Почему не приглашаешь войти?
– Да, безусловно, входи.
– Жена дома?
– Нет. Никого нет.
– Жаль. Мне хотелось бы повидать твою жену. Вот возьми для детей. Гиата ткнула Сухову два батончика "Мечты".
– А дети где?
– Они пошли в театр. У Витасика каникулы... А я отсыпаюсь после ночного дежурства.
– Я тебя разбудила? Прости, - долго застегивала пуговицу халата. Поверь, я не знала, что ты отдыхаешь. Пойдем, посмотришь мою лабораторию. Я уже все привела в порядок и очень довольна.
– Гиата...
– Ты словно боишься меня.
– Она рассмеялась так чарующе, что Сухов заставил себя улыбнуться, чтобы не показаться совсем негостеприимным.
– Я очень устал, Гиата. И хочу спать.
– Вот не думала, что ты такой соня. Не поспал одну ночь и уже раскис. Пошли. Мне нужна твоя помощь.
Антон, ругая себя в душе за слабоволие и внутренне протестуя против бесцеремонного вторжения этой женщины, все же послушно буркнул:
– Я сейчас, - и обречено добавил: Только переоденусь.
– Зачем? К чему такие формальности? Чувствуй себя со мной совершенно свободно. К слову - это на будущее - пусть тебя не удивляют всяческие предложения и мои авантюры. Скажем, я могу спросить тебя, не хочется ли тебе переспать со мной, или - не хочешь ли ты сменить работу, или... в общем - что угодно... Воспринимай все это как обычный вопрос. Прости, но такой у меня характер. Я очень импульсивна и непосредственна. Когда меня что-либо заинтересует или в голову придет забавная мысль, я не могу ждать ни минуты, тут же должна удовлетворить свое любопытство. Так пусть тебя ничто не удивляет. Договорились?
– Гиата лукаво улыбнулась.
– Договорились.
– И тоже улыбнулся. Насколько смог непринужденно.
Комната Натальи стала неузнаваемой. Прежде всего бросалось в глаза множество картин на стенах. Сухов посмотрел и с удивлением отметил, что на каждой из них изображено одно и то же чудовище: зеленая голова с тремя глазами и жуткими щупальцами. Гиата, перехватив его удивленный взгляд, сказала:
– Все я сама нарисовала. Это маргон.
– Маргон?
– Да. Он часто приходит ко мне во сне. Вроде бы страшный, а на самом деле такой добродушный. Я очень его люблю. С нетерпением жду каждого вечера, чтобы заснуть и увидеть его. Но он почему-то не всегда приходит.
– А зачем так много одинаковых картин?
– Одинаковых? Ну что ты, Антон, разве не видишь - он на каждой картине разный. Не смотри на меня как на сумасшедшую... Хочешь, я его попрошу, он и к тебе придет?
– Нет. Благодарю. Не хочу, - ответил Сухов вполне серьезно.
– А где
– Что?
– Куда ты девала все книги, которые были здесь?
– Остался один хлам, а не книги. Все сгорело. А библиоскопы, сам знаешь, не выдерживают высокой температуры.
– Да, знаю. А жаль...
– Что жаль?
– Жаль, что современные библиоскопы не выдерживают высокой температуры...
– А знаешь, Антон, мне не жаль. Зато мы теперь соседи.
– Гиата на мгновение стала непохожей сама на себя, даже волосы приобрели непривычный коричневый оттенок.
– Мне запомнились слова одного человека. Как-то на старом кладбище он сказал, глядя на древние, вытесанные из камня кресты: "Нас не станет, а эти камни будут стоять". А потом мы подошли к могиле его матери с современным миниатюрным надгробием. Я спросила: "А почему вы не поставили мраморной плиты своей матери, чтобы стояла тысячу лет?" А он посмотрел на меня с чувством превосходства и сказал: "Зачем? Нас не будет, а камень будет? Так что - мы хуже камня? Пусть и его не останется после нас". Я спросила: "А память?" Он глянул искоса: "А память - вечна", изрек он. Мне вдруг стало страшно, а потом легко-легко. И я до сих пор не могу понять, что со мною произошло в тот миг... Но что-то случилось, Антон. Мне кажется, что именно с той минуты я стала такой, как вот сейчас. А какая я сейчас? Скажи, Антон.
– Что я могу тебе сказать?
От его слов Гиата будто пробудилась от сна, смешно тряхнула головой, поправила рукой прическу, и в глазах ее засветились привычные Антону холодный огонь и деланная кротость.
– Какая странная, ужасная, бессмысленная смерть Натальи, - произнес Сухов, глядя прямо в глаза Гиате.
– Тебе ее жаль? Старую, никому не нужную Наталью тебе жаль? Чудак. Если так ко всему относиться, то в результате будешь жить на груде мусора, на груде старого хлама. Ей давно уже было пора... отойти, - спокойно заявила Гиата.
– А у меня теперь здесь настоящая лаборатория. И совсем рядом с тобой...
– Жилсовет знает о твоем переселении?
Гиата совсем спокойно ответила:
– Безусловно, знает.
Сухов не мог объяснить причины своих сомнений, но не мог заставить себя поверить хотя бы одному слову этой женщины.
"Нужно сегодня же позвонить, а лучше самому зайти в жилищный совет. Там хотя бы скажут мне, кто эта женщина. Биолог? Безумная или действительно ученая? Да, сегодня же нужно поговорить. Или сначала посоветоваться с Миколой?"
– О чем ты задумался, Антон? И почему ты спросил меня о жилсовете? Гиата смотрела на него лукаво и сосредоточенно, а Сухову вдруг стало не по себе, он почувствовал, что Гиата прочла его мысли.
– Ты же сама прекрасно знаешь, о чем я думаю...
Гиата рассмеялась.
– Антон, мне нужна твоя помощь. Слышишь?
– Да.
– Очень прошу тебя, отрежь голову вот этой симпатичной нике.
– Гиата указала взглядом на стол, где лапками вверх лежало серое существо.
– И выбери мозг в тот серебряный стаканчик, что стоит рядом. Ладно? А я тем временем быстренько приготовлю нам что-нибудь вкусненькое. Что ты любишь, Антон? Острое или пресное? Холодное или теплое?
"Погань!" Сухов даже губы крепко сжал, чтобы и намек на слово не вырвался. Но Гиата тут же замерла, на миг окаменела и затем, чеканя каждое слово, тихо заговорила: