Искупление Габриеля
Шрифт:
– Я ведь не жалуюсь. Как-никак теперь все твое умение достается мне.
Габриель слегка сжал ей груди:
– Джулианна, отдаю должное твоему белью, но сейчас я предпочитаю видеть тебя обнаженной.
– Сомневаюсь, что мы выбрали подходящее место, – сказала она, внимательно оглядывая сад. – Мне все время кажется, что сюда кто-то ворвется.
– Посмотри на меня. – (Она послушно посмотрела на него.) – Мы здесь совершенно одни. А от зрелища твоего обнаженного тела у меня захватывает дух.
Габриель оставил
– Я тебя заслоню, – пообещал он.
– Чем? Этим пледом?
– Своим телом. Даже если кто-нибудь и набредет на нас, обещаю: я не позволю никому любоваться тобой.
Уголки ее губ приподнялись в улыбке.
– Ты все продумываешь.
– Просто я думаю о тебе. А ты для меня – все.
Губы Габриеля прильнули к ждущим губам Джулии. Кружевной лифчик наконец-то полетел вниз. Габриель неторопливо и даже чуть лениво путешествовал внутри ее рта. Затем для Джулии настал черед расстаться с трусиками.
Теперь его Джулия стояла полностью обнаженной. В их саду.
«Боги садового секса, – мысленно взывала Джулия, – пожалуйста, сделайте так, чтобы никто нам не помешал».
Она сняла с Габриеля рубашку. Несколько секунд поиграла завитками волос на его груди, после чего расстегнула его пояс.
Вскоре и Габриель освободился от одежды. Он обнял Джулию, и она невольно вздохнула.
– Хорошо, что вечер теплый, – прошептал он. – А то у нас только один плед.
Улыбаясь, Джулия легла. Габриель накрыл ее своим телом, осторожно сжав ладонями ее лицо. Даже в темноте его глаза оставались пронзительно-синими.
– «Ее, зардевшуюся, как заря, повел я в кущу брачную; влиянье благоприятное дарили нам все небеса и сочетанья звезд счастливые…» [3]
– «Потерянный рай», – прошептала Джулия, трогая щетину на его подбородке. – Но в этом месте я могу думать только про обретенный рай.
– Зря мы не поженились здесь. Вот где мы должны были впервые познать друг друга.
3
Джон Мильтон. Потерянный рай. Книга 8, стихи 510–511. Перевод Аркадия Штейнберга.
– Зато мы пришли сюда сейчас, – сказала Джулия, гладя его волосы.
Габриель снова поцеловал жену. Она с радостью ответила на его поцелуй. Вспыхнувшая страсть набирала силу.
За месяцы супружеской жизни их желание не притупилось, равно как и их занятия любовью не обрели черт привычности. Все слова превращались в движения и ласки благословенной телесной любви.
Габриель знал все любовные стадии своей жены: пробуждение желания, любовную взбудораженность, нетерпение и мгновения экстаза. Они занимались любовью, окруженные темнотой и зеленым покровом жизни.
Старые яблони, помнившие более целомудренную любовь этой пары, сейчас деликатно отводили взгляд.
Когда наконец шквал страстей утих и к ним вернулось спокойное дыхание, Джулия лежала на пледе, ощущая себя невесомой, и с восхищением разглядывала узоры звезд.
– А у меня кое-что есть для тебя, – вдруг сказал Габриель.
Он нашарил фонарик, включил, чтобы отыскать брюки, а затем повесил на шею Джулии что-то прохладное. Нагнув голову, она увидела ожерелье, составленное из колечек. С него свисали три талисмана в виде сердца, яблока и книги.
– Какая красота, – выдохнула Джулия, поочередно касаясь всех предметов.
– Из Лондона. Серебро. Только сердце золотое. Оно олицетворяет нашу встречу.
– А книга?
– На ее обложке выгравировано: «Данте».
Джулия озорно взглянула на мужа:
– Неужели я забыла о какой-то дате?
– Нет. Мне просто нравится делать тебе подарки.
Джулия крепко его поцеловала. Габриель повернул ее на спину и погасил фонарик.
Когда они вновь утолили свою страсть, он коснулся плоского живота Джулии, поцеловав впадинку под своим пальцем:
– А сюда я хочу поместить своего ребенка.
Эхо вернуло из темноты его слова.
– Что? – переспросила Джулия, застыв от изумления.
– Я хочу зачать с тобой ребенка.
У нее перехватило дыхание.
– Так рано?
– Мы никогда не знаем, сколько времени нам отпущено, – сказал Габриель, задумчиво водя пальцем по ее коже.
Джулия подумала о Грейс – приемной матери Габриеля – и о своей родной матери, которую звали Шарон. Обе женщины умерли далеко не старыми, но при разных обстоятельствах.
– Данте потерял Беатриче, когда той было двадцать четыре года, – продолжал Габриель. – Для меня потерять тебя – это был бы конец всему.
– Перестань говорить страшные вещи. – Джулия погладила ему ямочку на подбородке. – Особенно здесь, на празднике нашей любви.
Габриель густо покрыл поцелуями ее живот, затем лег на бок.
– Я почти пережила возраст Беатриче, и я здорова. – Джулия дотронулась до татуировки на его груди: кровоточащего сердца, внутри которого было начертано женское имя. – Ты боишься повторения истории с Майей?
– Нет, – сухо ответил Габриель, но его напрягшееся лицо говорило другое.
– Твои опасения вполне оправданны.
– Я знаю, что она счастлива.
– Я тоже в это верю.
– Ты хотела еще что-то сказать? – спросил Габриель, уловивший в ее тоне недоговоренность.
– Я думала о Шарон.
– И что?
– Такой матери, как она, не хочется подражать.
– Ты будешь прекрасной матерью, – заверил жену Габриель, целуя ее в губы. – Ты добрая, любящая и терпеливая.