Искупление Габриеля

Рейнард Сильвейн

– Что?

– Она изменила тебя. Она тебя… приручила.

– Дело не в ней.

– Нет, Габриель, в ней. Сколько мы с тобой знакомы? Сколько мы с тобой были близки? И ты ни разу не попросил у меня прощения ни за что. Даже за…

– Я должен был бы это сделать, – быстро перебил ее Габриель. – Я пытался исправить положение деньгами. Заботой о тебе.

Последние слова заставили его вздрогнуть. Он хорошо, очень хорошо знал типаж мужчин, которые стремятся подобным образом скрыть свою сексуальную неразборчивость.

Полина снова вспомнила о кофе, сделав несколько глотков.

–

Да, ты должен был бы это сделать. Но я была дурой и довольствовалась тем, что имела. Я жила в замкнутом круге, не представляя, как оттуда выйти. Честно сказать, и не очень стремилась выходить. Однако вышла. И Бог мне свидетель: больше я туда не вернусь. – Она поджала губы, словно удерживая себя от дальнейших слов. Потом неожиданно заговорила опять: – Все эти годы я боялась, что родители не пустят меня на порог. Захлопнут дверь перед моим носом. Подъехав к их дому, я на всякий случай попросила таксиста обождать, пока я звоню в дверь. – Она уткнулась глазами в стол. – Но мне не понадобилось даже звонить. Пока я в своих сапогах на каблучищах топала по снегу, дверь открылась. Из дома вышла моя мать. Прямо в шлепанцах… – Полина замолчала, боясь расплакаться. Ее глаза уже были полны слез. – Представляешь, Габриель, мать побежала мне навстречу. Подбежав ко мне, она меня обняла. Мы пошли к дому, и я вдруг поняла, что еще много лет назад могла вернуться домой. И меня ждала бы такая же встреча.

– Возвращение блудной дочери, – пробормотал Габриель.

– Да.

– В таком случае ты понимаешь, как сильно я нуждаюсь в твоем прощении.

Полина всматривалась в его глаза. Ни капли фальши.

– Понимаю, – сказала она. – Я только не могу понять, почему вдруг ты приехал просить у меня прощения сейчас.

Габриель снова сел, обхватив чашку с остывшим кофе.

– Ты была мне настоящим другом, – прошептал он. – А я так обращался с тобой.

Полина вытерла глаза.

– И с Майей тоже.

Полина невольно вскрикнула.

В этом они с Габриелем были похожи: само упоминание имени их неродившегося ребенка мгновенно отзывалось всплеском душевной боли. А когда имя произносилось неожиданно, боль была особенно острой.

– Я не могу говорить о ней, – закрыв глаза, тихо сказала Полина.

– Ей сейчас хорошо. Она счастлива.

– Я тебе не верю, – возразила Полина. – Когда человек умирает, это конец. Ты засыпаешь и не просыпаешься.

– Я знаю, о чем говорю.

Эти слова заставили ее открыть глаза. Чувствовалось, Габриель пытался скрыть от нее свое состояние. Но еще никогда он не говорил с такой убежденностью.

– Я знаю, что не имею права просить тебя о чем-либо. Возможно, тебе противно меня видеть. – Он откашлялся. – Но я должен был сказать тебе это, глядя в глаза. Я гадко обращался с тобой. Я вел себя как чудовище. Мне стыдно за прошлое. Пожалуйста, прости меня.

Теперь Полина плакала по-настоящему. Крупные слезы катились по ее безупречно красивому лицу.

– Замолчи, – всхлипывая, потребовала она.

– Полина, мы с тобой зачали нашу дочь. Красивое, удивительное создание. Она покинула нас еще до рождения. Но мы должны жить дальше. Нескончаемое оплакивание нам ничего не даст. Мы лишь понапрасну растратим годы.

– Да как ты смеешь? Ты приехал сюда, желая облегчить свою совесть, и говоришь мне ужасные вещи.

Габриель скрипнул зубами:

– Я приехал не для облегчения своей совести. Я хочу исправить то, что не исправил раньше.

– Мой единственный ребенок мертв. Я лишилась не только ее. Я лишилась возможности иметь детей. Ты и это можешь исправить?

Габриель напрягся:

– Нет.

– Ты ведь никогда меня не любил. Я растратила себя на мужчину, который меня просто терпел, и то потому, что ему было хорошо со мной в постели.

На его подбородке снова задергалась жилка.

– Полина, не принижай своих достоинств. В тебе много качеств, вызывающих восхищение. Ты умна, щедра и обладаешь удивительным чувством юмора.

Она невесело рассмеялась:

– А что толку? Невзирая на весь свой ум, я оказалась полной тупицей, пытаясь тебя изменить. Я потерпела сокрушительное поражение.

– Я уже признал свою вину. Неоднократно.

– Я более или менее успокоилась. Наладила свою жизнь. И вот являешься ты, чтобы снова все вдребезги разбить.

– Я ничего не собирался разбивать.

– Собирался или нет – значения не имеет. – Полина обеими руками вытерла глаза и отодвинулась подальше от Габриеля. – Ты вернешься домой, к своей молоденькой, хорошенькой подружке, способной родить тебе ребенка, если тебе вдруг захочется детей. Вазэктомия – это не навсегда. Ты можешь вернуть себе способность к зачатию. А мне ее не вернет никто и никогда.

Габриель понурил голову:

– Я виноват. Я покалечил тебе жизнь.

Разговора не получилось. Габриель встал, чтобы молча уйти.

– Подожди! – Полина вдруг схватила его за руку. Габриель остановился, приготовившись выслушать новую порцию упреков. – Я… Словом, я встретила мужчину. Он помог мне найти работу на время, пока я занимаюсь диссертацией. Я преподаю английский.

– Рад слышать.

– Мне больше не нужны твои деньги. И я не боюсь, что меня снова выкинут из твоего фонда… Этого человека зовут Кейт. Он вдовец. Две дочки на руках: одной – семь, второй – пять. Они называют меня тетей Полиной. Представляешь? Я одеваю их, причесываю, пью чай вместе с их куклами. Кейт любит меня. И его девчонки ко мне тянутся. Хотя мне больше не родить, я все равно буду матерью. На худой конец – теткой… Я прощаю тебя, Габриель. Но больше не напоминай мне о прошлом. Я примирилась с ним, насколько смогла.

– Обещаю.

Полина улыбнулась, на этот раз искренне. Габриель слегка поцеловал ее в макушку:

– Прощай, Полина. Будь счастлива.

Он выпустил ее руку и, не оглядываясь, пошел к выходу.

Глава сороковая

Август 2011 года. Кембридж, штат Массачусетс

– Собрался на пробежку? – спросила Джулия, поднимая глаза от тарелки с завтраком.

Габриель был в малиново-красной футболке с эмблемой Гарварда, черных свободных шортах и кроссовках.