Искупление грехов
Шрифт:
Они плакали и молили на все лады — голосами мальчиков и девочек. Они пытались выйти из своих узилищ, тянули к нам руки, а мы ничем не могли им помочь. Пятнашка прижалась ко мне, пытаясь спастись от многоголосого крика, но он прорывался сквозь закрытые уши, впивался в голову, заставляя кровь разогреваться как кипящий бульон. Я видел, как мои пальцы вцепились в древко копья, как побелели костяшки Молчка, как тихо — на одной ноте — завыла Пятнашка. Видел — потому что слышать её вой я просто не мог.
А когда все дети начали плакать и кричать на
«Музыка для ушей, крики нового мира, — прошелестело у меня в голове. — Гимн новой жизни, малыш».
— В штанах у тебя малыш, — ответил я, стискивая челюсти. — Если ты их вообще носишь.
«Ты прячешь страх за хамством и злобой. Но я давно тебя поджидаю. Тебе предстоит ещё принять новый мир, как бы ты ни пытался его остановить».
— Я не приму твой мир, старый дурак, — огрызнулся я. — Такой мир я не приму никогда.
«Ты примешь и худший мир. Ты один из немногих, кто проходит мимо и не пытается ничего изменить. А значит — это твой мир».
— Я иду к своей цели, алхимик!
«Ты идёшь туда, куда указываю я, глупыш».
Мигнуло.
Когда вернулось зрение, мы стояли на стене погибшего и проклятого города. Внизу простирались призрачно-красные поля уже знакомого стебля. С другой стороны — разрушенный город. Я шарил взглядом вокруг, пытаясь понять правила, но выхода из Линга — не было. Правила молчали.
«Видишь, я сам определяю, что и как происходит в моих землях, мальчик», — прошелестел голос.
— И что ты хочешь мне показать? — спросил я.
«Цену твоего бездействия».
— Цена моего бездействия — куча выживших из ума алхимиков?
«Цена твоего бездействия — смерть города!».
— Ну тогда преклони колени, сморчок! — неожиданно захохотал Молчок. — Потому что в город вернулся великий воин — Шрам! Одним решением он спас бы тысячи никчёмных жизней, обратил в бегство серых и Орду!
«Замолчи!».
— Сокрушил бы могучим взмахом длани сошедших с ума алхимиков, поддержал бы рушащиеся стены города! — подхватил я. — Вот поэтому я и говорю, что ты — вонючий псих!
«Дойдите до фонтана по улице напротив лестницы», — с усмешкой шепнул голос и исчез.
Мы подошли к лестнице со стен и начали спускаться. Город внизу, окутанный призрачным туманом, встречал нас тишиной. Но стоило мне поставить ногу на мостовую, как вокруг закипел бой, грянул многоголосый крик, звон оружия и плач сплелись в непереносимую какофонию. Призраки последнего штурма, призраки страшного поражения — отголоски ужаса, что творился на улицах прошлой весной.
Вот серые зажимают в угол двух стражников. Те рубятся, падают, встают и снова рубятся, но с каждой секундой на их телах всё больше и больше порезов, сочащихся кровью. Вот другой стражник, упавший на колени и поднявший руки. И пробегающий серый срубает ему голову. Вот нежить — таран — разносит хлипкую баррикаду поперёк улицы, поднимая на свои рога сразу четверых защитников. Вот серый поймал ребенка и тащит его к стене, а вот его мать — тянет руки, пытается ползти, но её ногу грызёт с урчанием трупень.
Вот мудрец затапливает перекрёсток огнем, но из огня вырывается одна-единственная стрела, протыкая его насквозь. Вот два подростка пытаются спастись на крыше дома, сталкивают лестницу, но вынырнувший из-за конька мурло разрывает их на части. Жестокие картины взятия Линга, его последний день. Я уже знаю, что мне предстоит увидеть у фонтана, но ни Молчок, ни Пятнашка не догадываются. Девушка жмётся ко мне, вздрагивая и что-то шепча. Молчок молчит, но напряжённое лицо и сжатые в нить губы говорят лучше слов.
Площадь с фонтаном. Здесь и сейчас он ещё пускает воду, заботливо доставляемую из чана на крыше соседнего дома. Но и тут уже кипит бой. Последние отряды защитников падают под мечами серых, прикрывая отступление горожан. А на площадь врываются алхимики — разного роста, разного возраста, разной комплекции. Их всех объединяет одно — они неуязвимы, они быстры, они смертоносны. Но час, что мог переломить ход сражения, уже прошёл. Их порыв — жест отчаяния, надежда на чудо. Не более того.
— Кто решился принять эликсир до того, как проломили стены? Кто из вас кинулся под стены — сбивать лестницы, ломать тараны, жечь запасы? — громко крикнул я. — Кто из вас выпил своё вонючее пойло не от отчаяния и безысходности, а потому что любил людей?
«Ты упорствуешь!..».
— Я стою на своём! — оборвал я шелест. — Никто из твоих так и не смог мне ответить — почему? Мы, ааори, жертвуем жизнью постоянно. Даже сейчас! Никто не заставлял нас выбрать Линг местом службы. Мы пришли сюда сами — в надежде очистить его от такой плесени, как ты! Чтобы он снова служил людям!
«И деньги тут ни при чём?» — ехидно осведомился старик.
— Деньги в мире денег — всегда при чём! Люди княжества тоже не бесплатно дают нам снаряжение и продукты — и тоже дерут тройную цену! Зато я все эти месяцы верно служил людям, не отлынивал, не увиливал и не боялся…
«Довольно. Я уже понял, ты не наш воин. Тогда иди к своей боли, а твои друзья пойдут к своей».
Я резко оглянулся — вокруг руины площади с фонтаном и сухие останки тех, кого не смогли похоронить. Нет ни Молчка, ни Пятнашки. А я даже не понял, когда они пропали. Один из туманных клоков сжался и выстрелил в меня. Но я ждал этого и готовился. Разговаривая, я думал об одном: а мог ли верховный алхимик кидать меня и моих друзей в те миры, которые выбрал сам? Я порезал палец, спрятав его под доспехом, и просил дать мне возможность управлять перемещением. И незаметно платил за это своей кровью.