Искупление пороком

Моро Арабель

Я не была готова, но понимала, что чем дольше я тяну, тем больше крепнет вероятность того, что я передумаю. Поэтому я кивнула Херувиму и сделала неловкий шаг к барьеру. Несмотря на то, что созданием я была бестелесным, я ощущала, как трясутся мои ноги, как не слушаются они и как каждая клеточка моей души кричит о том, чтобы я не проходила через этот злополучный барьер.

– Что я почувствую, проходя через него? – я остановилась в шаге от стены и вновь повернулась к Херувиму.

– Лишь лёгкий холодок. Не более.

Херувим ободряюще улыбнулся. Он понимал, сколь тяжёлый шаг приходилось мне делать, и не торопил. В его взгляде я увидела глубокую уверенность в том, что уготованное Богом свершится правильно и хорошо. На меня вдруг

нахлынула волна спокойствия. Я сделала последний шаг к барьеру и, вытянув руку, осторожно прикоснулась к нему.

Визуально стена, ограничивающая Рай, казалась невероятно плотной, но на ощупь она была подобна сияющей туманной дымке. Пройти через неё не составило бы никакого труда. Я в последний раз обернулась к Херувиму.

– В добрый путь, – сказал он.

– Спасибо, – я вдруг ощутила, как слёзы подступили к глазам. Мне не хотелось уходить, но путь был уже выбран.

Один единственный шаг через барьер показался мне самым сложным в жизни. Только невероятным усилием воли я заставила свою душу, привыкшую к гармонии и благополучию Рая, сдвинуться с места. Покидать зону комфорта всегда тяжело, но мало кто может представить себе, каково это – покидать Рай.

Проходя через барьер, я невольно зажмурилась, но не ощутила ничего, кроме лёгкого холодка, подобного дуновению северного ветра летним вечером. Через секунду и это ощущение исчезло. Я вновь открыла глаза. Не знаю, что конкретно я ожидала увидеть за пределами Рая. Разве можно представить, как выглядит Чистилище, если вы никогда там не были? Что бы я ни представляла прежде, о чём бы ни подозревала на пути к барьеру – всё здесь было не так.

Передо мной насколько хватало глаз простиралась умирающая земля. Серая, сухая, вся испещрённая мелкими и крупными трещинами, она была подобна пеплу. Кое-где сквозь неё пробивалась чахлая жёлто-коричневая трава. Справа от меня, прямо из ограждающего Рай барьера вытекали воды Священной Реки, но даже они не могли напитать эту погибающую почву. Да и сама Река была здесь другой. Если в Раю воды её были шумны, глубоки и неспокойны, то здесь всё было иначе. Ширина Реки сократилась почти вдвое, как, впрочем, и её глубина. Воды Священной Реки текли так медленно, словно бы они, как и всё здесь, в мире Чистилища, существовали из последних сил. Небо и то в этих краях было потухшим и каким-то мертвенно-серым. Ни звёзд, ни солнца не было видно. Здесь царили вечные сумерки.

Это место давило на мою привыкшую к краскам и гармонии Рая душу. Я обернулась к барьеру, но здесь, со стороны Чистилища, он больше не был подобен сияющему туману, а превратился в покрытую серым лишайником каменную стену, которая уходила в небо настолько высоко, насколько хватало глаз.

Вернуться назад я не могла. Как ни страшилась, как ни противилась этому моя душа, мне необходимо было двигаться вперёд. Только так, только выполнив назначенную миссию, я могла надеяться вернуться в Рай.

Медленно, словно страшась привлечь к себе излишнее внимание этого мира, я пошла вдоль Реки. С каждым шагом я ощущала, как усиливается давление атмосферы Чистилища. Я являла собой душу, сотканную в другом мире, я была слишком лёгкой для этого места. С одной стороны, эта лёгкость позволяла мне двигаться быстрее, но в то же время более тонкая структура моя приводила к тому, что давление этого места отражалось на мне сильнее, чем на душах, изначально коротающих свою вечность в Чистилище.

Кстати, о душах… Территория Чистилища была поистине огромна, так что заблудшие души, попадавшие сюда, редко встречались друг с другом. Как правило, они, серые и истощенные, едва переставляя ноги, бродили в этих мёртвых землях в полном одиночестве. Взгляды их были пусты, потеряны и тусклы. Даже сталкиваясь друг с другом, они никого не узнавали, не пытались заговорить и, казалось, даже не старались изменить свою участь. Они были обречены на эти вечные бессмысленные и бесполезные скитания, и я, взирая на них, не могла не задуматься

над тем, каково же им. Мне вспоминались слова Херувима, но так сложно было поверить в то, что всё это, весь этот заблудший мир Чистилища, был порождён лишь самими душами, а не Богом. И что, возможно, если бы они, эти души, нашли способ осознать себя и попытаться исправиться, то и мир Чистилища тоже бы изменился. Конечно, он не стал бы Раем, но уж точно перестал бы столь мучительно, медленно погибать. К сожалению, ни одна из находившихся здесь душ не знала того, что было открыто мне. Все они полагали себя наказанными Богом за пороки, не осознавая того, что в действительности лишь только сами истязают себя.

Чем дальше я уходила в земли Чистилища, тем тяжелее мне было идти. Воздух здесь был будто бы плотнее. Меня тянуло к земле, словно бы кто-то повесил мне на плечи тяжёлые гири. Я отгоняла от себя дурные мысли, понимая, что тяжесть эта иллюзорна и что лишь мои собственные сомнения и страхи не дают мне двигаться свободно. Вот только отбросить страхи в сторону было так тяжело. Словно надоедливые насекомые, они облепляли душу, поглощали мысли, и я, сама того не замечая, переставала смотреть по сторонам, углублялась в себя, превращаясь в одну из тех заблудших душ, что населяли Чистилище.

Надо заметить, что чем дальше я удалялась от Рая, тем более измученные и истощённые души попадались мне на пути. Некоторые из них уже не могли передвигаться стоя, но, влекомые неведомой силой, заставляющей их двигаться, они ползли в направлении, известном лишь им самим.

Именно среди подобных душ я встретила отца Клеменса. Не знаю, была ли наша встреча случайностью, или это Бог послал мне на пути эту душу, но знаю точно, что именно эта встреча помогла мне на какое-то время выбраться из кокона страхов.

Я шла вдоль русла реки, но уже почти не следила за дорогой. Сомнения в выбранном пути, сожаления, разочарование и страх Ада одолели меня. Я шла вперёд, но уже не столько ради цели, сколько ради самого движения. Моя душа слилась с медленным ритмом Чистилища. Движение – вот всё, что занимало меня в тот момент, когда я почувствовала странное прикосновение. Что-то более твёрдое и телесное, чем я, резко коснулось моей щиколотки. Я тревожно замерла и впервые за долгое время огляделась по сторонам. Уже довольно долго я не следила за дорогой и поэтому сильно отдалилась от Реки. Она ещё виднелась, но очень скоро я могла совсем потерять её из виду. Вокруг меня простиралась всё та же мертвая долина Чистилища. В этих землях уже совсем не было растений – лишь пепел и пыль. Я обратила взор вниз и, наконец, заметила то, что заставило меня остановиться. Передо мной лежал человек.

Истощённый, пожелтевший, более подобный мумии, чем человеку, он тянул руку в сторону вод Священной Реки. Он стремился к воде, но ему не хватало сил ни для того, чтобы подняться на ноги, ни чтобы доползти до целительной жидкости. Я не сразу узнала в этой душе отца Клеменса, лишь когда блуждающий взгляд его безумных глаз остановился на мне, я поняла, что это он. Я не узнала его, скорее, просто почувствовала это. При жизни я ненавидела и презирала этого человека, но долгие годы, проведённые в Раю, стерли из памяти почти все плохие воспоминания о нём. Теперь же, увидев его перед собой в таком ужасном, погибающем состоянии, я вдруг поняла, что не испытываю к нему ни ненависти, ни отвращения, ни презрения. Даже обиды на него и той у меня нет. При жизни он двигался своим путём, а я своим. Он не мог знать того, что знала я тогда, и уж тем более не мог знать того, что оказалось мне открыто теперь. Мне было искренне жаль его. Я сожалела об участи, которую он сам избрал для себя, и вдруг остро осознала то, что и сама, подобно отцу Клеменсу и многим другим обитавшим здесь душам, поддалась пагубному влиянию этого места и позволила себе подобное же самоистязание. Я даже не заметила того, как потеряла цель пути. Даже зная о природе Чистилища, я всё равно поддалась общей атмосфере страдания.