Искушение Дэвида Армитажа
Шрифт:
— Слушай, когда-то я был коротышкой из заводского предместья. Теперь я коротышка с деньгами. Естественно, я пользуюсь этим, чтобы уестествить всех этих руководительниц групп поддержки, которые когда-то считали меня грязной обезьяной.
Проведя пару вечеров с Бобби и его пассиями, я понял, что меня не устраивает такая концепция хорошего времяпровождения. Поэтому мы ограничили наши ежемесячные мальчишники скромным ужином, во время которого я позволял Бобби болтать обо всем на свете.
Салли никак не могла понять,
Стоило нам сесть за столик, как я сразу понял, что Салли отнесла Бобби к разряду деревенщины, хотя он и пытался очаровать ее.
— Все, кто хоть что-нибудь из себя представляет, знают, кто такая Салли Бирмингем, — заявил он.
Бобби старался показать свою начитанность, спросив, какой роман Дона Делило ей нравится больше всего.
— Я не читала ни одного, — отрезала она. — Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на литературную самонадеянность.
Тогда в ход пошла «звездная карта»: Бобби вскользь упомянул, что вчера из своего дома в Париже ему позвонил Джонни Депп, которому понадобилось обсудить дела на бирже.
Салли, прищурившись, взглянула на него и едко заметила:
— Какая же у вас интересная жизнь.
Мне было больно смотреть на это. Однако надо отдать должное Салли — разрушительный процесс сопровождался аристократической улыбкой. Она ни разу не сказала: «Все это дерьмо». Она ни разу не повысила голос. Но в конце вечера Бобби еще больше уменьшился в размерах. Салли вежливо дала ему понять, что считает его низшей категорией, мелким буржуа, на которого не стоит тратить драгоценное время.
По дороге домой она потянулась ко мне и, погладив по голове, заметила:
— Милый, ты знаешь, что я тебя обожаю, но, пожалуйста, никогда не заставляй меня проходить через такое.
Долгое молчание. Наконец я выдавил из себя:
— Так плохо?
— Ты понимаешь, что я хочу сказать. Возможно, он блестящий брокер… но в социальном смысле он полный дурак.
— Мне он кажется забавным.
— И я могу понять почему, особенно если ты когда-нибудь будешь писать для Скорсезе. Он коллекционирует людей, Дэвид, и ты objet d'art [9] этого месяца. На твоем месте я бы позволила ему заниматься инвестициями, и ничего больше. Он дешевый и показушный, он из тех жуликов, которые могут с утра побрызгаться лосьоном от Армани, но все равно будут вонять простым одеколоном.
9
objet d'art (фр.) —
Салли была жестокой, и мне неприятно было обнаружить в ней эту малосимпатичную сторону. Но я ничего не сказал. Я также ничего не сказал Бобби, когда он позвонил мне через несколько дней после ужина и объявил, что намечает в этом году прибыль в двадцать девять процентов.
— Двадцать девять процентов? — поразился я. — Но ведь это незаконно…
— Да нет, вполне законно.
— Шучу. — Уловив в его голосе обиду, я поторопился исправить свою оплошность. — Я очень доволен. И благодарен. В следующий раз я сам плачу за ужин.
— А следующий раз будет? Салли ведь решила, что я придурок, верно?
— Я ничего такого не знаю.
— Ты врешь, но все равно спасибо. Поверь мне, я знаю, когда промахиваюсь.
— Просто вы совсем разные, такое бывает.
— Да нет, это ты просто вежлив. Но слушай, если ты не разделяешь ее мнения…
— С какой стати? Особенно если вспомнить про двадцать девять процентов.
Он засмеялся:
— Итог всегда важнее всего, так?
— Это ты меня спрашиваешь?
У Бобби хватило ума никогда больше не упоминать о том кошмарном вечере, хотя он всегда справлялся о Салли, когда мы встречались. Раз в месяц я с ним ужинал. Ведь, что ни говори, двадцать девять процентов — это двадцать девять процентов. Бобби мне действительно нравился, и я видел, что, если отбросить в сторону его хвастливую браваду, он просто малый, который надеется оставить свою метку в этом глубоко безразличном мире. Как и все мы, он пытался поверить в то, что на самом деле чего-то стоит. Вот откуда проистекали его амбиции.
Так или иначе, но я был настолько занят, что наше общение с Бобби ограничилось ежемесячными ужинами. К тому времени, когда в производство были запущены серии второго сезона, я пришел к выводу, что моя жизнь представляет собой одну большую круговерть: четырнадцать часов в день за работой, семь дней в неделю. Несколько оставшихся часов полностью были посвящены Салли. Но она не особо жаловалась, что мы мало проводим времени вместе. Для Салли работать менее семнадцати часов в день было равносильно безделью.
Единственными маяками в этом сумасшедшем расписании были два выходных в месяц, которые я проводил с Кейтлин. Разрыв между нами быстро зарубцевался. Во время моего первого визита в их новый дом она была несколько отстраненной. Но мы провели прекрасный день в Сан-Франциско, и она немного оттаяла.
В тот вечер, когда мы ужинали в ресторане «На причале рыбака», Кейтлин сказала:
— Мне нужно задать тебе один вопрос, папа.
— Выкладывай, — кивнул я.
— Ты скучаешь по мне и маме?