Искушение леди
Шрифт:
Логика Рейчел помимо воли заставила Дебору рассмеяться. Но она не могла, да и не хотела продолжать разговор на эту тему.
Как она могла объяснить сестре, внимательно прислушивающейся к общественному мнению, что в последнее время ее одолевают непонятные желания и томления… причем того сорта, которые Рейчел ни за что бы не одобрила?
Деборе не нужен был ни очередной старик, ни даже «подходящий» мужчина.
Нет, она обратила внимание как раз на неподходящих. Например, на бондаря Кевина с карими смеющимися глазами и мускулистыми руками. И на Дэвида, старшего конюшего баронессы Алодии, с широкой
Разумеется, она не могла дать им знать о том восхищении, которое испытывала. Это была ее сокровенная тайна. Дебора Персиваль была слишком утонченной и воспитанной женщиной, чтобы поддаться похоти. Даже если для этого потребуется пожертвовать частичкой собственной души. И еще она не могла дать лишний повод для подтверждения разговоров о «нечестивой французской крови», позволив фантазиям взять над собой верх.
Но ведь женщина может помечтать…
Рука об руку сестры шли по дорожке к дому. На ступеньках, поджидая их, стоял Генри. Он был довольно привлекательным мужчиной, крепким и мускулистым, который, невзирая на свою прижимистость и даже скупость, был, в общем-то, вполне удачливым фермером.
– Обещай подумать о том, чтобы выйти замуж за викария, – попросила сестру Рейчел, когда они подходили к дому. – В конце концов, он совсем неплохой мужчина, да и его детям нужна мать.
Дебора не ответила. Она просто не могла говорить. Молодая женщина отчаянно молила Бога о том, чтобы в ближайшее время произошло нечто такое, что избавило бы ее от очередного запланированного замужества.
– Обещаешь? – настаивала Рейчел.
– Ну хорошо, хорошо. Я подумаю об этом.
Сестра быстро обняла ее.
– Я знала, что ты согласишься. – И прежде чем Дебора успела возразить, Рейчел, повысив голос, обратилась к мужу: – Дебора не думает, что викарий Эймс – такая уж неподходящая партия.
– И она выйдет за него замуж? – прямо поинтересовался Генри.
– Разумеется, – ответила Рейчел и отвернулась, избегая смотреть Деборе в глаза. Жалкая трусиха!
Генри внезапно сменил тему:
– Пришло письмо от вашей сестрицы из Лондона. По-моему, у нее неприятности.
Взгляды женщин были прикованы к нему, и Генри протянул им пухлый конверт. Дебора завладела им первой.
– Он вскрыт.
Ее зять пожал плечами.
– Письмо пришло на адрес моего дома. – Он взглянул на жену. – Герцог уволил Эдмонда. Так что теперь они едва сводят концы с концами, живут очень скромно и стесненно. Держу пари, она умоляет позволить им вернуться сюда и поселиться под моей крышей.
Развернувшись, он решительным шагом вошел в дом. Его поведение не оставляло сомнений в том, что он думает обо всем происходящем.
Дебора быстро пробежала глазами исписанные страницы. Лизбет никогда не могла похвастаться хорошим почерком, вдобавок некоторые слова расплывались от упавших на них слез. Хуже всего, сестра пребывала в столь расстроенных чувствах, что из письма почти ничего нельзя было понять. Судя по тому немногому, что Дебора все-таки сумела разобрать, Генри в общих чертах правильно обрисовал ситуацию.
Если не считать последних отчаянных строчек.
– Что случилось? – озабоченно поинтересовалась Рейчел.
– Эдмонд занят поисками нового места, но им пришлось уволить всех слуг. – Дебора
– Ты? Ты поедешь в Лондон? – не веря своим ушам, переспросила Рейчел и после паузы добавила: – Одна?
– Да. – Хотя поначалу мысль о поездке тоже показалась Деборе дикой. Она еще не бывала нигде дальше Дерби. Но другие люди ездят в Лондон и не находят в этом ничего необычного. Иногда ездят каждый день… если живут достаточно близко от него.
– Полагаю, ты захочешь, чтобы я дал тебе денег на дорогу? – Голос Генри грубо разрушил начавший было складываться план. Он вновь вышел на крыльцо, явно не в состоянии держать свое мнение исключительно при себе.
– Я никогда не просила у тебя денег, – отрезала Дебора, производя в уме некоторые подсчеты. Она была очень ограничена в средствах, тем не менее, вполне могла позволить себе поездку в Лондон, чтобы помочь сестре. – Мне хватит того, что есть. Едва-едва, но все-таки хватит. – Гордость помогла ей принять решение немедленно. – Я должна поехать. И мне ничего от тебя не нужно.
– Дебора! – взмолилась Рейчел.
– Это твое последнее слово? – пожелал узнать Генри. Он не любил оставаться в дураках, даже если сам был в этом виноват. – В таком случае я не хочу, чтобы ты вернулась обратно вместе с Эдмондом, Лизбет и их недоноском в придачу!
– Генри! – потрясенно воскликнула его супруга.
– Я не вернусь, – твердо пообещала Дебора. Зять ответил ей презрительным фырканьем.
– А как быть с викарием Эймсом? – полюбопытствовал он. – Я уверен, что моя тетка Алодия будет настаивать на том, чтобы он нанес тебе визит. Что ему сказать?
Дебора улыбнулась.
– Скажи, что меня нет дома.
Лондон
Энтони Алдерси, графа Бернелла, никак нельзя было назвать игроком. Слишком уж тяжким трудом досталось ему ныне весьма значительное состояние, чтобы просто взять и пустить его на ветер. Кроме того, он был отшельником, если и не по собственному выбору, то уж по воле судьбы, во всяком случае.
Поэтому, когда полковник Филипп Борд и капитан Аллен Кристоферсон пригласили его присоединиться к ним для игры в карты, Тони был польщен. С Бордом они когда-то вместе учились в школе, но не виделись уже много лет. В юности они поддерживали приятельские отношения, по крайней мере до той поры, пока отец Тони, печально известный банкрот, не пустил себе пулю в лоб, доведенный до отчаяния, как поговаривали, многочисленными изменами супруги.
Последовал громкий скандал, в результате которого многие аристократические семейства запретили своим отпрыскам поддерживать дружеские отношения с молодым графом. Впрочем, их смущали не столько похождения его любвеобильной матери, сколько тот малоприятный способ, которым его отец предпочел разрешить сложившуюся ситуацию. Более того, самоубийство немедленно обросло всевозможными слухами о некоем умственном расстройстве, даже помешательстве, которое якобы передавалось в семье из поколения в поколение. Вполне естественно, в обществе сочли, что сыновья и отпрыски почтенных семейств не могут иметь ничего общего с человеком такого рода, к тому же лишенного сколь бы то ни было значительных средств к существованию.