Искушение святой троицы
Шрифт:
Он перевернулся на спину и стал смотреть над собой, сцепив руки на затылке. За спинкой дивана высилась оконная рама, которая немного закрывала обзор с левой стороны. Иногда звезды пролетали так близко, что их световой шлейф на долю секунды освещал диван, как прожектор; в оконном стекле вспыхивали зайчики. Он увидел, что медленно проплывающие мимо звездные скопления отражаются в окне, как в зеркале. Заинтересовавшись этим, Слава поднялся с дивана и забрался на подоконник, крепко вцепившись в оконную раму и стукнувшись носом о стекло, и как только он это сделал, диван отцепился от окна и улетел прочь, быстро затерявшись среди созвездий.
Слава посмотрел в окно, и тут его взору предстало то, чего он вовсе не ожидал увидеть: перед ним раскинулся его собственный двор, залитый
Мало того: он чувствовал, что двор медленно и неумолимо затягивает его в себя, поглощает его мысли, километр за километром уничтожая раскинувшийся повсюду Космос.
Затем он обернулся и увидел за спиной свою комнату. Он забрался на подоконник и стоял на нем на коленях, чтобы посмотреть в окно. Вдруг все звуки летнего дня хлынули внутрь через открытую форточку, оглушив Славу. Вне себя от волнения он разжал руки и спрыгнул с подоконника на пол, едва не опрокинувшись на письменный стол.
Глава 12
Леша и Дима, ошеломленные, стояли у телевизора и ровным счетом ничего не понимали. Очередное невероятное происшествие застало их врасплох. На экране плыли все те же мерцающие звезды-точечки. Славы вовсе не было видно — Леша первый догадался поискать его на экране, но безрезультатно: Слава провалился куда-то за границы видимого изображения, и последовать за ним, чтобы проверить, где он находится, Леше нисколько не хотелось. Он боялся теперь даже притрагиваться к проклятому электронному аппарату, по всей вероятности, заколдованному, как и все остальное в этом проклятом городе.
Вот уже во второй раз Слава бесследно ускользал от своих друзей. Эти его внезапные эскапады чудовищно бесили Лешу, но сейчас он был, скорее, напуган: каждое новое необъяснимое потустороннее безобразие временно выбивало его из колеи. В комнате царили тишина и мрак. Телевизор молчал. Дима в смятении стучал по экрану — в отличие от Леши, он нисколько не боялся сверхъестественных явлений — но экран издавал только плотный стеклянный звук, пум, пум, и больше не хотел ни на что реагировать.
Когда Славины ноги мелькнули у Димы перед носом и стали проваливаться в экран, Дима схватил их за лодыжки и хотел вытянуть обратно, и вытянул бы, но Славу с такой чудовищной силой потянуло вниз, что Диме ничего не оставалось, как его выпустить. Он вторично ударился головой о толстый стеклянный кинескоп и в страхе разжал пальцы, боясь, что провалится вслед за Славой, хотя экран вовсе не собирался его пропускать, о чем говорила мгновенно вскочившая шишка у Димы на лбу. Тут же он увидел, что его руки все еще затянуты в телевизор и как будто отрублены; он поспешно вытащил их и затем только схватился за ушибленный лоб. Выпучив глаза, он уставился на Лешу, который в сердцах заорал:
— Опять свалил, баклан! Вот гаденыш! Гнида казематная!
Лешина реакция на очередное Славино исчезновение могла показаться, пожалуй, несколько черствой и недружелюбной; однако не будем забывать о том, что на его долю выпало уже столько всевозможных приключений, что даже самое чувство опасности несколько притупилось в нем, хотя именно это чувство было наиболее развитым из всех его чувств. Боязнь того, что со Славой может что-то произойти, у него уже почти прошла, и он был уверен, что тот легко выпутается из очередной неприятности. Интересно, что Слава, чей характер являл собой почти полную противоположность Лешиному, думал о Леше в точности то же самое, что и Леша думал о нем.
Неизвестно, что делали бы друзья дальше, чем руководствовались и к какому выводу пришли; на этот счет не осталось никаких свидетельств, потому что одно неожиданное обстоятельство отвлекло их от обсуждения своего положения, а именно: друзья, к своему удивлению, обнаружили, что больше не стоят с растерянным видом у телевизора, а сидят в глубоких мягких кожаных креслах, неизвестно откуда появившихся; в руках у обоих оказалось по сигарете 'Парламент', которыми ребята с большим удовольствием затянулись, хотя никто из них прежде не брал сигареты в рот. Открытая пачка 'Парламента' лежала на журнальном столике, а рядом с нею находилась изящная хрустальная пепельница, которая едва заметно светилась в полумраке, словно внутри нее горел серебристый огонек.
Здесь нам необходимо сделать небольшое стилистическое отступление.
Дело в том, что когда автор перечитывал предварительный вариант настоящей повести по прошествии некоторого времени после ее завершения, неожиданная смена стиля в последней главе показалась ему несколько резкой и непродуманной. В ходе работы над этой главой было решено сменить современный стиль на более изящный и старомодный, поскольку автор пришел к заключению, что такая стилистика в большей степени соответствует особенному настроению главы и описываемым в ней странным событиям. Однако, чтобы сохранить художественную цельность произведения и сделать смену стиля эстетически более убедительной, было необходимо ввести в главу некий промежуточный пункт, может быть, даже не играющий никакой информативной роли и ничему особенно не посвященный, но необходимый для создания некоей конструктивной границы между двумя частями одной главы, имеющими различную стилистическую направленность. Получилась ли такая задумка успешной или нет, судить исключительно читателю, потому что любому автору, независимо от размера его дарования, зачастую бывает весьма трудно взглянуть на свое произведение со стороны. Мы же на этом закончим настоящее отступление и продолжим наше странное повествование, добавив только, что с того момента, как у Леши и Димы оказалось в руке по сигарете, с ними вдруг произошла удивительная метаморфоза, а именно: погруженная в темноту комната обволокла их уютным домашним сумраком и начала понемногу овладевать их мыслями и даже телом. Упомянутый эффект выразился в том, что ребятам уже не хотелось выяснять причины своего пребывания в столь странном месте, и желание его покинуть у них бесследно исчезло; напротив, оба друга, как по команде, расслабленно вытянулись в своих креслах и лениво уставились в телевизионный экран.
Телевизор стоял теперь по левую руку от обоих ребят — у окна (там он и находился все время), а Леша и Дима сидели рядом друг с другом, положив ногу на ногу. Но они были не одни в комнате: напротив ребят, по другую сторону журнального столика, обратившись к ним лицом, в таком же точно кресле и таким же образом скрестив ноги, сидел Неизвестный и с безмятежным видом курил сигарету, пуская дымные кольца в потолок.
Леша изумился; он даже привстал в кресле при виде неожиданного посетителя и хотел уже было задать ему множество разнообразных вопросов — по-видимому, как вежливых, так и не очень — однако же, сразу понял, что задавать их у него нет никакой охоты, мало того, он вдруг почувствовал, что вопросы эти нисколько его не интересуют. Он вновь откинулся на спинку кресла и погрузился в немоту. Что касается Димы, тот и вовсе не сделал никакого движения и даже ничуть не удивился новому гостю, как будто давно ожидал его появления. Короче говоря, все трое сидели, наслаждаясь обществом друг друга и, кажется, лишь из вежливости не решаясь прервать затянувшееся молчание.
Так они сидели некоторое время, пока не произошла еще более удивительная вещь: потянувшись к столику, Леша, как ни в чем не бывало, взял правой рукой бутылку 'Колокольчика' из Черноголовки, отхлебнул из нее порядочную порцию, затем поставил ее на место, затянулся сигаретой и аккуратно стряхнул пепел в пепельницу. Вслед за тем он обратился к незнакомцу так, как будто продолжал прерванную беседу:
— Ну, так что вы там говорили по вопросу наших машин? Что-то я давно уже не помню, чтобы кто-то мне советовал покупать отечественную помойку вместо иномарки. Врать не буду.