Искушение ворона
Шрифт:
Ее отец, князь Воронов, похожий скорее на диккенсовского старика, чем на русского дворянина, в той самой «бабушкиной» шали на сгорбленных плечах, бахрому которой будет теребить его внук, слушая русские сказки в далеком штате Северная Каролина, сказал тогда глупому восторженному Ване Деревянкину:
– Вы, молодой человек, собираетесь в Россию? Вы со свойственным вашему возрасту легкомыслием поверили, что вас там ждут. Вас там действительно ждут, но не хлеб-соль, а колючая проволока и грязный барак. И не чета вашему недавнему обиталищу, и отнюдь не в умеренном климате… Если вам очень хочется быть сожранным этим усатым упырем, милости просим! Послушайте
Так Жан Дюбуа с благословения князя Воронова попал на службу во Французский национальный легион, надеясь после пяти лет службы получить французское гражданство. Когда война, охватившая почти весь земной шар, для всех уже отгремела, для Жана Дюбуа она только началась. Теперь, когда погас всеобщий пожар, его посылали туда, где горели отдельные костры локальных конфликтов. Но исторические масштабы не влияют на скорость полета пули…
В Африке Жан Дюбуа был ранен, во Вьетнаме подхватил эту самую лихорадку, а с ней и свой характер на всю оставшуюся жизнь. Мягкий, застенчивый паренек год за годом превращался в раздражительного, вечно недовольного и желчного старика. Вере Сергеевне, его жене, казалось, что перед смертью он стал точной копией ее отца. Такой же, сошедший со страниц Диккенса старик, вечно ворчащий и всех презирающий, не сходящий со своего громоздкого и неудобного кресла.
А ведь как нравились ей и мужественность, и застенчивость на его загорелом лице, шрам на щеке, даже эта странная походка… Бросив все, она поехала с ним в Канаду, потом в американский штат Северная Каролина. Там родила ему сына. Хотя, если уж начистоту, бросать ей было особенно нечего. Ни французский промышленник, ни английский аристократ что-то не искали ее руки, оставался только вот этот вьетнамский денди.
Правда, день на день не приходился. Иногда стареющий Жан Дюбуа покидал свое кресло.
В такие дни он чувствовал в себе прилив молодых сил, желание изменить свою никчемную, серую жизнь. Он тут же разрабатывал планы резкого обогащения или полезной общественной деятельности. Приносил гору каких-то учебных пособий и справочников. Делал выписки и вставлял закладки. Маленького Питера он заставлял выполнять непонятные восточные упражнения.
В один из таких приступов бурной деятельности Жан Дюбуа, узнав, что сын посещает боксерский клуб, заявил ему, что американский бокс – ерунда, спорт и ничего больше.
– Маленькие вьетнамцы всю свою историю воевали голыми руками. И били в рукопашных схватках и японцев с их карате, и французов с их «ножным» боксом, и американцев с их «ручным» боксом. Настоящее воинское искусство должно доказать свое право на жизнь в настоящей схватке. Хочешь, научу тебя кое-чему из техники хитрых вьетов?
И для Питера наступал тяжелый час муштры: замысловатых растяжек, скручиваний, прыжков, махов ногами и выпадов. Он сносил все стоически, потому что дорожил скупым вниманием отца и уже кое-что уже смыслил в технике обороны и нападения.
– Что ты прыгаешь, как козел? – кричал Джон. – Шаг должен быть кошачьим, а не козлиным. Как тебе
Он пытался показывать сам, и, к удивлению Питера, несмотря на болезнь суставов, у отца получалось мягкое и пластичное перемещение.
– Видел? Повтори. Не можешь так повторить? Объяснения никому не нужны. Ты должен научиться видеть, понимать и точно копировать. Стань зрячим, мыслящим пластилином. Кто так бьет? Ваши боксерские перчатки портят настоящий кулак. Ты сможешь ударить таким кулаком в кирпичную стену? Зачем ты задираешь плечо? А это что? Если ты не включаешь в удар движение бедер, ты вообще не сможешь ударить по-настоящему…
Получив от отца разрозненные, несистематические знания по одному из стилей вьетво-дао, чем-то напоминавшего китайский вин-чунь, только в упрощенном, «уличном» виде, Питер тем не менее со свойственным ему упорством повторял замысловатые упражнения наедине. Часто в боксерском зале ему удавалось преподносить партнерам неприятные сюрпризы, используя странную технику «липких рук», которая вообще-то не годилась для боксерских перчаток. А показанная отцом методика «мягкой набивки» не просто укрепила его костяшки, а и непонятным образом утяжелила его кулаки. Появилось ощущение зажатого в руке свинцового кастета. И худощавый Питер Дюбуа получил в боксерском клубе репутацию нокаутера.
Жаль, что старого Дюбуа хватало на две-три тренировки. В своем непостоянстве он был схож с мадам Дюбуа. Потом он начинал раздражаться, кричать на жену, что она родила ему какого-то деревянного урода. Она в ответ напоминала мужу про его русскую фамилию. Он распекал ее родословную, а заодно и всех российских дворян, проспавших великую страну. И, опять обретя раскачивающуюся походку денди, шел к старому креслу, чтобы на долгое время погрузиться в беспокойную дремоту.
Умер он год назад, сидя все в том же кресле, переругиваясь с женой, когда она проходила мимо него из кухни в комнаты и обратно.
– Единственными дворянами… Не по крови. Кровь – тьфу! – водица. Иначе люди бы не проливали ее так легко. Единственными дворянами по духу были декабристы и Пушкин. Я думаю твой папаша, старик Воронов, со мной бы согласился. Князь Воронов…
Тут он вдруг побледнел, по лицу пробежала судорога и стерла всякое выражение, кроме невыносимого ужаса.
– Вера… – прошептал он.
И она каким-то образом услышала его с кухни через шумы воды в кране и закипающего чайника.
Когда мадам Дюбуа вбежала в комнату, Джон повалившись на бок, цеплялся за ветхую обшивку кресла.
– Петя… – прохрипел он. – Позови… Прости…
Последние его слова были уже бессознательным бредом:
– Белая… белая… радуга…
На днях Питер Дубойс наткнулся в научно-популярном журнале на описание этого оптического явления. Действительно, в густом тумане над болотистой местностью на восходе солнца можно видеть дугу белого или розоватого цвета. Старик не фантазировал…
Он не был мистиком, он не верил астрологам и экстрасенсам. Питер Дубойс был практиком. Но как раз практический опыт данного расследования указывал на мифологические параллели, мистические ассоциации, значит, эта сторона дела должна быть тщательно исследована. В данной области невозможно найти ни улик, ни следов. Их с профессором Делохом мифотворчество к делу не пришьешь. Но такой взгляд на убийства открывал непонятные Питеру Дубойсу перспективы, как бы позволял заглянуть за пространственно-временную завесу происшедшего. Он не указывал на конкретного убийцу, но вел в нужном направлении.