Искушение Ярославны

Воеводин Святослав

Митрополиту поставили отдельное кресло на львиных лапах, два священника стали по обе стороны, одинаково переплетя пальцы под животами. Ярослав взошел на престол, когда все уже сидели, покашливая, шмыгая носами и двигая ногами, чтобы разместить их поудобнее. Анна обратила внимание, что отец стал хромать гораздо сильнее обычного и завел себе посох, без которого прежде обходился.

Ее сердце сжалось от мысли, что он совсем уже старый и скоро его не станет. С кем тогда она останется? Кто будет о ней заботиться, защищать ее, любить? Пусть отец не умел проявлять нежных чувств, но все же за его спиной Анна чувствовала себя в безопасности,

как за неприступной крепостной стеной.

Отбросив ладонь Вячеслава, словно ненароком легшую на ее ногу, она вся обратилась в слух.

Поначалу разговоры шли о скучных и малопонятных Анне государственных делах. Обсуждали количество рабов и полюдья, необходимость нового вооружения, размеры дани и оброка. Затем Ярослав строго отчитал тысячника младшей дружины.

– Дело не в том, что вы бежали с поля битвы, – говорил он, поглаживая деревянные орлиные головы своими беспокойными ладонями. – Даже самые храбрые герои иногда вынуждены отступать. Но вы принесли страх с собой. А этого невозможно допустить. Страх подобен заразе. Он охватывает одного, потом двоих и так далее, пока все не окажутся зараженными.

– Но что мне было делать? – развел руками тысячник, имени которого Анна не помнила. – Мы потеряли коней, обоз, многие остались без оружия, нам приходилось нести раненых. Разве мы не должны были вернуться, чтобы укрыться за стенами и залечить раны?

– Плохой ты воевода, если сам не понимаешь, – вздохнул Ярослав досадливо. – Никто не запрещал вам вернуться. Но входить в Киев надобно было с высоко поднятыми головами и не трястись у всех на виду, как перепуганные бабы!

По мере того как княжеский голос делался громче, тысячник привставал с лавки и под конец уже стоял, виновато склонив голову. Смотревшим сверху была видна его бледная шея и виновато опущенные плечи.

– Понял, князь, – пробормотал он, – каюсь. Не в себе был, распустил войско, да и сам…

– В другой раз умнее будешь, – сказал Ярослав. И добавил, как гвоздь в доску вогнал: – Сотник.

Опущенная голова разжалованного тысячника дернулась и осталась в прежнем положении. Главное, что она сохранилась на плечах. Не все соратники, прогневавшие великого князя, были такими счастливцами.

– Истинную справедливость явил нам князь, – заговорил митрополит Илларион, как бы подводя черту под всем сказанным. – Сила наказания в его неотвратимости, а не в суровости. Ты, Ярослав, сродни апостолам романским. Они глаголом жгли виновных, не железом.

– Куда мне до них, отче, – смиренно произнес князь. – Я даже в самых смелых помыслах их недостоин.

Анна, хорошо знавшая отца, услышала в его голосе величайшее удовлетворение похвалой митрополита. Он всегда был падок на лесть и, надо полагать, с нетерпением ожидал продолжения. Однако проницательный священник тоже понял это и резко сменил интонацию и саму тему разговора.

– Тебе, князь, пример брать надо не только с апостолов, но и с великого Константина, который крест принес из Ромейской империи и утвердил веру на своей земле. И с отца твоего, землю русскую крестившего. – Подчеркивая значение своей речи, Илларион поднялся с почетного кресла и выступил вперед, представ прямо перед потупившимся Ярославом. – Здесь твое царство и твой престол. В союзе с Византией твоя сила. Зачем ищешь друзей среди врагов императора?

– Это дела государственные, – резко перебил Ярослав. – Не ты ли учил меня, Илларион, что Богу – Богово, а царю – царево?

– Не повторяй слова, смысл которых не разумеешь! – громыхнул митрополит и погрозил сухим пальцем с выпуклым восковым ногтем. – Господь тебе путь указал, а ты его волю на свой лад переиначиваешь! Зачем к германцам посольство направил, князь? Молчишь? А я скажу! – Митрополит Илларион набрал в грудь побольше воздуха, чтобы хватило на длинную тираду. – Ты в поход на Византию собрался, вот и переманиваешь Генриха на свою сторону. Думаешь, поможет тебе король германский? Держи карман шире! Он тебя в войну с франками втравит, вот и весь ваш союз. Побойся Господа, князь! Не води дружбы с нехристями.

– Германцы одной веры с нами, – упрямо возразил князь. – На церквях их кресты высятся.

– То видимость одна. Правильная вера одна только на свете. Потому и зовемся мы православными.

Пока длился этот спор, участники совета забыли хранить почтительное молчание и в зале поднялся гул голосов, похожий на недовольный ропот. Этого Ярослав уже не мог выдержать. Его власть, как и всякая другая, зиждилась на беспрекословном подчинении и уважении. Нельзя было допускать ни тени сомнения в собственной правоте. Такие ошибки всегда заканчивались одинаково. Стоило правителю проявить мягкотелость, пойти на уступки, как приближенные начинали воспринимать это как признак слабости и примериваться к трону. В этом людские нравы ничем не отличались от волчьих. Разве что люди были коварнее и терпеливее зверей.

Ярослав сошел с возвышения и, напирая грудью, вынудил митрополита отступить на шаг. Врожденная хромота и кривобокость не мешали ему выглядеть величественно, даже наоборот, способствовали этому. Постоянно памятуя о своих физических недостатках, Ярослав был вынужден держаться подчеркнуто прямо. Он и сейчас заставлял себя сохранять величественную осанку, и это стоило ему немалых усилий, о чем свидетельствовали перекосившиеся черты его лица и натужный, осипший голос.

– Вот что, святой отец, – прохрипел он, подергиваясь от переполнявших его чувств, – хватит мне тут указывать, что делать, а чего нет. Здесь я хозяин и мне решать. А ты в храмах распоряжайся, владыко. – Последнее слово было произнесено с нескрываемой язвительностью. – Я вон их сколько для тебя понастроил.

Митрополит Илларион сделался бледен, как будто восстал из гроба, чтобы появиться на этом совете.

– Не гневи Господа, князь, – тихо произнес он. – Твоя власть от Бога. Он дунет – и враз слетит с тебя корона-то. К кому тогда за спасением обратишься?

Настал черед Ярослава бледнеть и хвататься за сердце. Анна и Вячеслав непроизвольно отшатнулись, когда он поднял голову и вперил взгляд в потолок, словно почувствовав их присутствие. Но оказалось, что он посмотрел в потолок в поисках Всевышнего, упомянутого митрополитом.

В палате царила мертвая тишина, будто присутствующие временно перестали не только разговаривать, но и дышать. Бояре и воеводы напряженно наблюдали за схваткой, пытаясь заранее определить победителя и сделать соответствующие выводы.

Ярослав медленно опустился на покинутый трон. В обруче короны желтела кожа его черепа, проступающая между редких прядей волос. Митрополит Илларион продолжал стоять, стремясь сохранить полученное преимущество. Скрючившаяся наверху Анна видела, как переглядываются бояре и воеводы. Видел это, несомненно, и князь.