Искушение злом (Обожествленное зло) (др.перевод)
Шрифт:
В полумиле от города он расширялся, вырезая грубую окружность в толще гор. Вода там двигалась спокойно и медленно, позволяя солнечному свету сколько угодно играть на ней сквозь летнюю листву. Рыбак мог найти себе удобное место на берегу, забросить спиннинг и, если ему улыбалась удача, вернуться домой с форелью на ужин.
За рыболовной запрудой земля начинала холмом подниматься вверх. Там была вторая заводь, поглубже, и на берегу известняковая каменоломня, где Кэм совсем еще мальчишкой два года работал летом. Труд был тяжелый, и, чтобы немного расслабиться, ребята ныряли со скалы в свинцовую,
Эммитсборо находился довольно далеко от федеральной трассы, а на местных шоссе особого движения никогда не было. До Вашингтона отсюда было два часа езды, так что их тихая обитель никогда не считалась пригородом столицы. Перемен тут происходило немного, и случались они нечасто, что вполне устраивало жителей.
Впрочем, в городе было четыре церкви, а разве этого мало? И магазин скобяных товаров был, и несколько комиссионных магазинов, и лавка винтажных товаров, и даже отделение Американского легиона [7] . Был и рынок, которым уже четвертое поколение владела одна семья, и станция технического обслуживания автомобилей, сменившая стольких хозяев, что Кэм не взялся бы их сосчитать. Отделение главной библиотеки штата располагалось на площади и работало два дня в неделю и утром в субботу. Конечно, имелась в Эммитсборо и власть – мэр и городской совет, шериф и два его помощника.
7
Организация ветеранов войны в США, созданная в 1919 году.
Деревьев и газонов здесь тоже хватало, и, если прогуливаться по городу летом, скорее можно было почувствовать запах свежей листвы и только что скошенной травы, чем выхлопных газов. Люди с удовольствием обустраивали лужайки перед своими домами, и внутренние дворики могли посоперничать, где цветник лучше.
С приходом осени Эммитсборо расцветал всеми ее красками, а зимой напоминал открытку с картинкой «Жизнь прекрасна». Снег здесь лежал девственно белый, а рождественские огоньки казались особенно веселыми.
С точки зрения полицейского, это была не жизнь, а рай на земле. Редкое происшествие вроде разбитого мальчишками окна, раз в три дня нарушение правил дорожного движения и раз в неделю ссора одного пьяного с другим выпившим либо семейная свара. За те годы, что он снова жил в родном городе, Кэму Рафферти единожды пришлось пресечь нападение с нанесением увечий, несколько эпизодов мелкого воровства и намеренной порчи имущества. Конечно, бывали драки в барах и случаи управления машиной в нетрезвом состоянии, куда же без них.
Этого не хватило бы и на одну ночь работы в Вашингтоне, где Рафферти служил в полиции больше семи лет. Когда Кэм принял решение вернуться в Эммитсборо, коллеги говорили ему, что через полгода он завоет от скуки и вернется. У него была отличная профессиональная репутация – Кэм мог сохранять ледяное спокойствие в любой ситуации, а когда был в патруле на улице, умел справиться и с наркоманами, и теми, кто поставлял им товар.
Рафферти нравилось чувство опасности, он, что называется,
Но однажды, когда летним днем они с напарником преследовали торговца наркотиками, все изменилось…
– Кэмерон? – на плечо Кэма легла чья-то рука, и поток воспоминаний оборвался.
Рядом с ним стоял мэр Эммитсборо.
– Доброе утро, мистер Атертон.
– Доброе утро. Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – Джеймс Атертон приветливо улыбнулся и сел за столик Кэма.
Рафферти помнил его с тех пор, как первый раз увидел еще мальчиком. И сейчас Атертон все такой же, похожий на подъемный кран, – длинная шея, длинные руки, длинные ноги. И конечно, все те же веснушки, песочные волосы, бледно-голубые глаза.
В кармане спортивной куртки мэра виднелась автоматическая ручка. В другом кармане были очки в тонкой оправе. Он часто носил спортивные куртки и черные ботинки. Кэм не мог вспомнить Атертона в кроссовках, джинсах или шортах. Сейчас ему пятьдесят два года, он преподает в школе и трудится во славу города. Работа в мэрии Эммитсборо едва ли могла занять все время, а бездельничать этот человек не умел. Так было и тогда, когда Кэм сам ходил в эту школу. Такое положение дел полностью устраивало и Атертона, и жителей города.
– Хотите кофе? – предложил Рафферти и кивком подозвал официантку, хотя она уже и сама шла к ним.
– Спасибо, Элис, – поблагодарил Атертон, когда она через минуту поставила перед ним чашку кофе.
– Принести вам чего-нибудь на завтрак, сэр?
– Спасибо, я уже завтракал, но… – Атертон взглянул на десертную тарелку шерифа. – Пироги есть?
– Да.
Он слегка вздохнул, добавляя в кофе сливки и две полные ложки сахара.
– Едва ли у вас остался яблочный… Знаете, такой, посыпанный корицей?
– Один кусочек имеется. На нем стоит ваше имя, сэр, – Элис улыбнулась и отправилась за пирогом.
– Нет сил отказаться, – сказал Атертон, сделав первый глоток. – Скажу вам по секрету, моя жена беспокоится, что я ем как лошадь, но совсем не поправляюсь.
– Как поживает миссис Атертон?
– Спасибо, хорошо. Сегодня Минни устраивает благотворительный базар в школе, чтобы собрать деньги на новую форму для оркестра.
Элис поставила перед ним тарелку, на которой красовался кусок пирога. Того самого, посыпанного корицей. Правда, подписан он не был.
Атертон расстелил на коленях салфетку. Аккуратность их мэра вошла в городе в поговорку. Она неизменна во всем, как то, что солнце встает на востоке.
– Я слышал, у нас прошлой ночью было необычное происшествие?
– Необычное не то слово, сэр. Происшествие отвратительное. – У Рафферти до сих пор стояла перед глазами темная зияющая могила. Он отхлебнул остывший кофе. – Мы все вчера сфотографировали и оградили. Утром я заехал туда еще раз, чтобы осмотреть место при дневном свете. Земля вокруг ямы твердая, сухая, а той, что выкопали, нет вовсе. Никаких следов. Все чисто, как в операционной.