Искусники планеты Ксанаду
Шрифт:
– Это не совсем материя, - серьезно продолжал Тэнайн.
– Уж извини, на Древнем языке выходит что-то вроде каламбура. Всего ближе для этого в Древнем языке слово "эманация". Так или иначе, это вещество по-своему живет. Оно сохраняется... ну, скажем, год или чуть дольше. А потом довольно обмакнуть его в молочную кислоту, и оно восстановится. И один такой пояс может зарядить миллион новых... или миллиард... разве сочтешь, сколько палок может зажечь огонь?
– Но зачем носить такое?
Тэнайн рассмеялся.
– Из скромности. Мы носим эту одежду, потому что она согревает нас, когда нам нужно тепло, и порой скрывает наши недостатки - большего не даст и человеческая
– Одежда отнюдь не скромная, - чопорно сказал Брил...
Про "картон" он все разузнал. На толстой ветви какого-то дерева подвешен был широкий чан с молочно-белой жидкостью - Тэн объяснил, что это подобие клейковины, его дает специально выведенный вид осы, и оно растворено в нуклеиновой кислоте, синтезированной из местного растения. Под чаном - широкий металлический лист и набор подвижных планок. Планки устанавливают точно по нужным размерам и очертаниям будущей пластины, открывают кран, и жидкость заполняет контур. Потом двое ребятишек прокатывают ручной валик по верхнему краю планок. Белое озерко становится светло-коричневым, застывает, и получается плоский прочный лист.
Тэнайн очень старался растолковать Брилу, что это за валик, но Древний язык заодно с невежеством Брила по части техники оказался неодолимым препятствием. Устройство валика было столь же просто, а теория его действия столь же сложна, как, скажем, у транзистора - пришлось с этим примириться; и так же непонятно осталось, как отличают живое от неживого "канализационные" устройства, похожие на огромные булыжники, и в чем секрет антигравитационных подносов (оказалось, подносы эти надо направлять только к столу, пустые же они возвращаются на кухню сами).
Однако разобраться, в чем секрет жителей Ксанаду, отчего они такие искусные мастера на все руки, Брилу никак не удавалось. Он уже готов был счесть пустой, невозможной выдумкой то, что померещилось сначала: будто здесь любое уменье, доступное одному, тотчас передается всем. Тэнайн пытался объяснить, как это происходит; по крайней мере он отвечал на все вопросы.
По словам Тэна получалось, что тут все сводится к ощущению.
– Просто возникает ощущение. Взять хотя бы скрипку; допустим, я ее слышал, но никогда не держал в руках. Я смотрю, как кто-нибудь играет, и понимаю, как возникают звуки. Потом беру скрипку, делаю все, как делал тот человек, думаю - нужно, чтобы раздался вот такой звук, а потом такой, и понимаю не только, как он должен прозвучать, но как я это почувствую пальцами, всей рукой, в которой держу смычок, подбородком, ключицей. Из этих ощущений и складывается чувство, как нужно сыграть эту мелодию. И так во всем, - закончил он.
– Когда мне нужно что-то в доме - машина, прибор, - я не возьму для нее железо, если больше подходит медь: я сразу почувствую, что железо не годится. Не на ощупь почувствую, просто буду думать об этом приборе, какие у него части, для чего он служит. Переберу в мыслях все материалы, из которых его можно сделать, и сразу почувствую: вот что мне нужно!
...Вечерами Брил сидел в доме Тэнайна, слушал, как бурлят и вновь стихают разговоры или вдруг нахлынет музыка, и удивлялся; потом отводил поднос с едой в свою конуру, запирал дверь и ел, и угрюмо размышлял. Порою он чувствовал себя под огнем неведомого оружия, на незнакомом поле битвы.
Ему вспоминалось, как мельком сказал однажды Тэнайн о людях и их инструментах: "Между человеком и машинами спокон веку идет борьба. Либо человек подчиняет себе машины, либо они его подчиняют; трудно сказать, что более пагубно. Но культура, в которой главенствуют люди, неизбежно разрушит ту, где на первом месте машины, либо
Брил об этом уже задумывался и втайне осуждал маленькую общину, которая так бесстыдно пренебрегает уединением: конечно, живя чересчур открыто, никакое человеческое племя не проникнется достаточным интересом к самому себе, чтобы щедро плодиться и размножаться!
– Когда-то нас были миллиарды, - к немалому его изумлению, сказал Тэнайн.
– И всех стерло в порошок. Знаешь, сколько осталось в живых? ТРОЕ!
Черна была для Брила та ночь, когда он понял, до чего жалки все его старания раскрыть их секрет. На планете уцелели всего лишь несколько человек и совершилась какая-то мутация: потомки тех немногих вновь заселили планету, они унаследовали и передают из поколения в поколение новые свойства организма, новые способности, - а какие и почему? С таким же успехом можно дознаваться, отчего у них рыжие волосы! В ту ночь Брил пришел к заключению, что народом Ксанаду придется пожертвовать; и от этой мысли ему вдруг стало больно, а потом он разозлился на себя. И в ту же ночь с ним стряслась смешная и нелепая беда.
Он лежал на кровати и скрипел зубами в бессильной ярости. Было уже за полдень, он давным-давно проснулся и вот сидит, как в ловушке, попавшись по собственной глупости... и он смешон, смешон! Потерять единственное, величайшее свое достояние - свое достоинство - по небрежности, по недосмотру, из-за этой мерзкой штуковины!..
Зашипел сигнал тревоги, и он вскочил: хоть стены крепки и непроницаемы для глаза, хоть дверь никто, кроме него самого, не откроет, но стыд нестерпим!
Это идет Тэнайн, вместе с ветром и птичьими песнями доносится, точно звук рога, дружеский оклик:
– Брил! Ты здесь?
Брил подпустил его ближе и сквозь отдушину рявкнул:
– Я не выйду!
Тэнайн стал как вкопанный. Брил и сам удивился, так резко и сдавленно прозвучал его голос.
– Но тебя зовет Нина. Она сегодня собирается ткать и подумала, может, тебе интересно...
– Нет!
– оборвал его Брил.
– Сегодня я улетаю. Сегодня вечером. Я уже вызвал свой шар. Он будет здесь через два часа. Когда стемнеет, я улечу.
– Тебя чем-нибудь обидели, Брил? Может, это я виноват?
– Нет, - Брил больше не кричал, но голос его по-прежнему звучал угрюмо.
– Так что же случилось?
Брил не ответил.
– Что-то случилось. Что-то плохое, - сказал Тэнайн.
– Я... я это чувствую. Ты ведь знаешь, друг Брил, добрый мой друг, я всегда все чувствую.
Брил окаменел от ужаса. Вдруг Тэнайн знает? Вдруг он способен почуять?
Да, наверно! Брил мысленно проклял этот народ и все его хитроумные выдумки, проклял эту планету, и ее солнце, и злую судьбу, которая занесла его сюда.
– Во всем нашем мире, за всю мою жизнь я не встречал ничего такого, о чем ты не мог бы мне сказать, - уговаривал Тэнайн.
– Ты же знаешь, я все пойму.
– Он подошел ближе.
– Может, ты болен? Мне знакомо все искусство, каким владели врачи со времен Троих. Впусти меня.
– Нет!!!
– это было уже не слово, а взрыв.
Тэнайн отступил на шаг.
– Прости, Брил. Больше я об этом не заговорю. Но скажи, что случилось? Прошу тебя. Уж наверно, я сумею тебе помочь!
"Ладно же!
– вне себя, чуть не плача, подумал Брил.
– Смейся сколько влезет, рыжий дьявол! Мы нашлем на вашу планету Черную Чуму, и тогда плевать мне на твой смех!" И сказал вслух: