Искусство кройки и житья
Шрифт:
Впереди показался знакомый голубой забор. От него мы прошли, как и полагалось, два квартала, но... колонки для воды не было.
– Погоди,- сказал Сысоев,- я помню, что два квартала...
– Да мы уже все четыре пробежали,- сказал я, сдерживая начавшуюся лихорадку.
– Але,- сказал Сысоев случайному прохожему,- тут, кажись, колоночка должна быть?
– Колоночка?
– задумался прохожий.- Здесь ее сроду не было. Вон на той улице, на параллельной, верно, на углу, а здесь ее не было...
– Да мы не по той улице кварталы отсчитывали,- сказал я.
– Ах ты господи,- изумился Сысоев,- а как же забор голубой?
– Может,
Мы побежали. Темнело быстро. Тревоги не было - лихорадило. На параллельной улице обнаружили, наконец, колонку. Оглянулись для верности, но теперь не видно было голубого забора. Пробежали уже по этой улице обратно два квартала, три, четыре... Вот и крашеный забор, но цвет уже не различить. Вроде бы голубой, а может быть и зеленый, и коричневый. Толстая женщина стояла у калитки.
– Здрасьте,- сказал Сысоев,- какого цвета у вас забор, что-то не разберу.
– А вам зачем?
– спросила она.
– Да тут, значит, спор у нас вышел, какого цвета забор...
– Ну, синий,- сказала она.
– А может, голубой?
– обрадовался я.
– Зачем же голубой?
– рассердилась она.- Синий и синий. Мы отошли немного.
– Знаешь,- сказал Сысоев бодро,- придется нам, Шалч, вернуться опять до улицы Ленина и уж тогда еще раз аккуратненько обратно... А то мы с тобой разлимонились, значит: весна, тепло, вот мы сейчас, вот мы уже, как все просто... А оно и не просто.
Мы вернулись к гостинице "Ока" и медленно двинулись обратно. Улицу Кирова пересекли уже в темноте. Редкие фонари были слабыми помощниками. Дошли до церкви. От нее свернули направо. Пока все было правильно. Наконец возник голубой забор, тот самый, истинный. Даже в темноте отчетливо просматривалась его голубизна. Медленно, крадучись, миновали два квартала, и... колонка стояла на своем месте! Мы ее потрогали, погладили, из крана капала вода. Теперь уже было проще: налево до магазина. Прошли, но магазина не обнаружили. Вместо магазина простиралась аккуратная площадка. Улица была пустынна. Мы стояли, тяжело дыша.
– Надо было хоть адрес записать,- сказал я раздраженно,- полные идиоты.
– Не тушуйсь, Шалч,- сказал Сысоев мрачно,- найдем.
– Может, в справочное обратиться?
– спросил я.- Как его фамилия?
– А черт ее знает,- нервно засмеялся Сысоев,- Степан Егорыч, и все...
Вдруг послышались торопливые шаги, и из-за угла вынырнул мужчина.
– Але,- радостно сказал Сысоев,- погоди, дорогой... Увидев нас, мужчина отскочил в сторону.
– Да ты не бойся,- взмолился Сысоев.- Где он, магазин, который здесь стоял?
Мужчина отступил на несколько шагов.
– Але,- сказал Сысоев жалобно,- тебя же спрашивают, ну чего ты?..
– В справочном спрашивай!
– крикнул мужчина и побежал по улице.
– Вот черт,- сказал Сысоев,- заблудились мы, что ли?
– Давай снова попробуем,- без надежды предложил я,- от самой гостиницы.
Но это уже был чистый вздор, и мы, пораскинув, решили отправиться на вокзал и пересидеть там до утра.
На вокзале тускло освещенный ресторан работал круглые сутки. Единственный поезд на Москву отправлялся через час, и веселье было в самом разгаре. Впрочем, веселье - это громко сказано: было шумно, звонко, разухабисто, хмельно. Пахло подгоревшим маслом, прошлогодней капустой. Табачный дым висел над столами... Нет, это вспоминается так, потому что
Швейцар долго не хотел нас впускать, просто так, ни почему, и мы жалко и без обиды толклись у дверей, и горбились, горбились, и елейно ему улыбались, одуревая под тяжестью собственных горбов. Он долго унижал нас, но чем дольше, тем вожделенней поглядывали мы на ресторанные столы, за которыми можно было бы и распрямиться. Наконец он смилостивился. И мы вошли в зал. Это теперь можно, как это называется, качать права и призывать к ответу, тогда же шутки такого рода были опасны: мы ведь хорошо видели, как милиционер с малиновым околышем дружески похлопывал швейцара по плечу, когда проходил мимо, словно они свояки, кумовья, а может быть, даже братья...
Мы заказали графинчик водки и по порции котлет с лапшой.
– Ну, Шалч,- проговорил Сысоев, откинувшись,- кто сказал, что жизнь плохая?
И я кивнул ему согласно, потому что мне и впрямь было хорошо.
Мы выпили, свет стал ярче, я подошел к ресторанной двери не сгибаясь. На мне было кожаное пальто и светло-серая кепка, и швейцар распахнул дверь передо мной. Я похлопал его по плечу...
Я доел котлеты, и мне захотелось ликера с кофе... Теперь я ликеров терпеть не могу, эта сладкая влага мне отвратительна, но тогда мне казалось, что ликер с кофе это так высоко, тонко, аристократично, и подите вы со своими котлетами неизвестно из чего, и с лапшой, от которой склеиваются внутренности!..
И я заказал ликер и кофе. И мне принесли рюмку ликера и чашечку черного пойла, но все же... И Сысоев, хохотнув, придвинул к себе графинчик с водкой. В этот самый момент к нашему столу подошли двое, мужчина и женщина, и уселись на свободные места. Они были крепко навеселе, особенно женщина, но тут же заказали поллитра и по порции кислых щей. Женщина долго всматривалась в меня, потом выговорила с трудом: "усики..." и показала черные зубы.
– Помалкивай,- сказал ей мужчина и объяснил нам: - в Архангельск везу, на лесозаготовки...
– Ее одну?
– удивился я.
– Зачем одну,- усмехнулся мужчина,- я их тут много навербовал... вот и везу... А вы кто же будете?
– Мы местные,- сказал Сысоев и кивнул в мою сторону:- А он грузин...
– Грузин?
– удивился мужчина.
– Ага,- сказал Сысоев и снова кивнул уже на портрет генералиссимуса.
Женщина спала, положив голову на скатерть. Мужчина выпил и вдруг заплакал.
– Але,- сказал Сысоев,- что это ты?
– Письмо ему написать хочу,- сказал мужчина,- чтоб разобрался во всем...