Искусство охоты на благородную дичь
Шрифт:
— Я буду забывать вовремя есть и умру от голода, — заявила она Софи. — А если я не буду просыпаться вовремя, и меня отчислят?
По мнению ее, в этом тоже будет виновата Софи, не иначе.
— Мы будем стучать тебе по утрам в дверь, — безжалостно сказала я. — Зато никто не будет мешать тебе творить в собственное удовольствие. Быстрее напишешь — быстрее прославишься. Все же кулинарные книги читают не так много людей, а у тебя, как я понимаю, замыслено нечто грандиозное, вполне соответствующее такой выдающейся личности.
Мои слова несколько примирили Инессу с действительностью,
Вещей у Софи было не так уж много, большая часть одежды так и лежала в сумке — ведь общий шкаф был занят почти полностью ее соседкой. Инесса следила за нами исподлобья и время от времени все же цедила фразы относительно черной человеческой неблагодарности, о том, сколько она сделала для развития наших жалких личностей, нашего примитивного вкуса и нашего маленького недалекого мозга. Да, если бы я все это время жила с ней в одной комнате, боюсь, Катарине бы и не пришлось меня уговаривать принять яд. Как это бедная Софи выдерживала?
Отпраздновали мы переселение сразу же — ведь не пропадать всем тем вкусностям, что мне прислали из дворца на обед? Которые так изумительно пахли… А на запах этот тут же притянулся мой брат — в чем в чем, а в стремлении хорошо поесть ему не откажешь. Вместе с ним пришел и Дитер. Правда, объяснили они свой приход исключительно беспокойством о моем здоровье, но это не помешало им присесть за стол и включиться в наш праздник. Брат постоянно косился то на друга, то на меня, потом, видимо, решил, что нам с ним поговорить нужно, и предложил Софи пойти прогуляться за конфетами. Правда, напоследок, почти уже закрыв за собой дверь, сказал:
— Мы ненадолго. Но все равно, чтобы ничего без нас не пили.
— А чай можно? — насмешливо спросил Дитер.
— Чай? Конечно. В него амаревирид не добавишь, — нахально сказал брат. — А то тетя мне голову открутит, как и обещала.
— Ничего, ты ей все равно не пользуешься.
— Как это? — возмутился Берти. — Я ей гляжу, и в нее ем.
— А еще ты ей разговариваешь, — подсказал ему друг. — Потом, можно на ней усы отрастить или бороду. Действительно, куча применений.
Берти хмыкнул и прикрыл за собой дверь. А Дитер замолчал. Я тоже не торопилась его расспрашивать. Я даже боялась на него посмотреть почему-то.
— Эри, — откашлялся он, — теперь ты понимаешь, почему я пытался от тебя отказаться? Я с самого начала думал о том, какой это будет трагедией
— А сейчас не думаешь?
Я упорно не хотела на него смотреть, я рисовала пальцем на столешнице какие-то странные узоры, более всего напоминавшие гномские руны, скрещенные с цветочным орнаментом. Видно, чтобы я случайно не активировала что-нибудь, непонятное даже мне, Дитер прикрыл мою руку своей.
— А теперь я думаю, что просто не смогу без тебя жить, — ответил он.
От его руки поднималось тепло, даря мне защиту и уверенность. Его слова звучали музыкой для меня. Он хочет быть со мной не потому, что считает своим долгом, а потому, что чувствует то же, что и я. Но ведь то, что нас разделяло, так никуда и не делось.
— Папа обещал вам помочь с делом твоего дяди, — сказала я.
— Он не боится, что всплывет правда?
— А почему ты не думаешь, что твой дядя мог быть действительно преступником? — я посмотрела на него как раз, когда он собирался мне ответить, и торопливо продолжила. — Подожди, не говори ничего. Я не знала твоего дядю, да и ты его не знал, не так ли? Но я знаю своих родителей и уверена, что они не способны на подлость. Ты считаешь, что твою семью обидели незаслуженно, но ведь изъяли какие-то запрещенные книги при обыске.
— Ты хочешь сказать, что мой дядя — подлец и негодяй, а твои родители — невинные ягнята? — зло сказал парень.
— Я хочу сказать, что если бы были хоть малейшие подозрения в виновности моего отца, он вряд ли бы остался в армии, — немного жестче, чем хотелось бы мне, ответила я. — Контроль там очень серьезный. Никому не нужны под боком возможные предатели. Так что моему отцу бояться нечего. Думаю, ты в этом сам убедишься.
— Но мама, она так уверена…
— Она любила своего брата. Трудно поверить в то, что человек, которого ты любишь, не столь хорош, как тебе казалось. Да и он, скорее всего, сестру любил.
Дитер молчал.
— Я думаю, такую правду мама не примет, — наконец сказал он. — Даже если это действительно правда…
— У вас будет возможность в этом убедиться, — мрачно сказала я и забрала руку.
Оказалось, что мне мало для счастья осознания того, что меня любят. Ведь получается, что наша любовь принесет только боль обеим семьям — и моей, и Дитера, а это значит, что будет счастье это совсем недолгим. Возможно папа прав, и ничего хорошего из нашего брака не выйдет. Как я смогу выйти замуж за человека, не уважающего мою семью? За человека, чья мама отнесется ко мне сразу с предубеждением?
— Эри, — Дитер обнял меня, я попыталась отстраниться, но он держал меня крепко, — я люблю тебя. Ты любишь меня. Все остальное неважно. Если у нас настоящие чувства, мы со всем справимся.
— Если настоящие…
Вырываться мне больше не хотелось, в кольце его рук было так уютно и хорошо.
— У нас будет время проверить, — серьезно ответил он. — Мужчина имеет право жениться, когда он в состоянии содержать семью, не раньше. Мне учиться еще год. Потом инор Лангеберг предлагает у него стажировку. Первый год оплата там будет невелика, поскольку во многом я еще только учиться буду. А это значит, что пожениться мы сможем не раньше, чем через два года.