Искусство проклинать
Шрифт:
Моё внимание привлекла книга у Ленки под рукой. Чёрная глянцевая обложка и по ней огненными язычками: «Власть тьмы».
— Что, надоели любовные романы? На детективы потянуло? Или это мистика?
Я протянула руку, но Ленка проворно схватила книгу, прижав её к коленям: Нет, это только для посвящённых!
— Посвящённых во что, Лена? В вечерний клуб любителей чертовщины?
— Нет, в магию разрушения. — Голос у девчонки был восторженный, а глаза горели. Это было бы забавным, если бы её руки не стискивали чёрно-красную обложку с заметной, похожей на судороги, дрожью. Мне не очень понравилась
— А существует магия разрушения? По-моему, для того, чтобы разрушать, не требуется никакой особой магии. Круши себе, да и всё… Ломать — не строить.
— Ломать обветшавшие кумирни для созидания единственной истины — это великое искусство, и только постигший правду сумеет, отринув прах лицемерия, идти до конца.
Она произнесла весь этот бред с мрачно-торжественным выражением лица, нараспев и глухим замогильным голосом. Я не стала смеяться, только примирительно улыбнулась Маринке.
— Ну, ладно, я пошла. Корешки оставлю там, же, в ящике. Ты потом сама разберёшься с квитанциями.
Уже собираясь домой, соскабливая мелкие серые пятнышки подсохшей грязи с рукава кожаного плаща, я поинтересовалась: Марина, что это за новое увлечение у Лены? Она что, опять нашла себе секту по душе? И что же на этот раз? Баптисты уже были. Значит, адвентисты? Или какие-нибудь свидетели Иеговы?
— Сатанисты… — Маринка подкрашивала губы и слово вышло не совсем разборчиво — сэт-ни-эсты.
Помада у неё была нового тёмного оттенка: лилово-серая, с перламутровым блеском. Она неважно сочеталась с зелёными стрелками подводки и всем Маринкиным лицом, но говорить об этом я не стала: не стоит обострять наш с ней и без того хрупкий мир.
— Сатанисты? Что, у нас уже и сатанисты объявились? Да-а-а… Демократия, она — сила! А Леночка — великий конспиратор… Только как-то нелогично это всё: православие, баптисты, сатанисты. А дальше что?
— Староверка… — выразительно подкатив на меня глаза, уже более внятно произнесла Маринка, плотно смыкая губы, чтобы разровнять их окраску.
— В такой вот, оригинальной последовательности? А почему не сразу: из православия — в староверы? Наверно, ей скучно показалось, без разнообразия?
— Да нет, она с детства была староверка, а не православная… А что, разнообразие это преступление, да? — Маринка с небрежным вызовом уставилась мне в лицо, осторожно завинчивая тюбик.
— Поиски разнообразия в любви — признак бессилия.
— Да? И кто же это сказал? Чарльз Диккенс? — Улыбка у неё была насмешливая, но хорошо, что хоть такая появилась. В обрамлении серо — фиолетового рта её зубы показались мне неровными и даже слегка хищными. Определённо, не её тон. Может, ей об этом мать скажет… Раньше девочка меня слушала, но теперь, возможно, сделает всё с точностью до наоборот. Не моё это теперь дело.
— Бальзак. И, думаю, он имел в виду не только любовь. Хотя и любовь в первую очередь. Говорят же: Бог есть любовь.
— Так любовь к Богу что ли? Ты у нас такая примерная христианка, Тина?
— Нет, христианка я, наверное, посредственная. Но… как бы это сказать… Родители, родина, вероисповедание — это незыблемо, понимаешь? Это то, что ты получаешь… раз и навсегда… Ну, почти как способность ходить и дышать. Каждый человек должен под это равняться, если он хочет себя уважать.
— А как же тогда всякие усыновления-удочерения? Или, например, гражданство? А ты знаешь, что Ричард Гир сознательно стал буддистом? Это что, тоже признак бессилия?
— Возможно. Я же не знаю Ричарда Гира как человека. Но чтобы сделать какой-нибудь выбор, нужно иметь то, от чего отказываешься в его пользу.
— Слабый Ричард Гир! Ха-ха, подумать только! Да на него стоит лишь разок посмотреть и сразу всё ясно. Красавец, умник, талантлив, как… лапочка!
Одновременное увлечение чудесным парнем, по счастливой случайности встретившимся ей в реальной жизни, и сладким киношным красавчиком — это, наверное, в обычаях современной девушки… Эх, показать бы тебе одного лапочку, милая! Красавца-спортсмена, подающего надежды физика-ядерщика и всеобщего любимца. За три года нашей семейной жизни он ни разу не убрал за собой со стола в раковину ни одной грязной тарелки и упорно не желал знать, где лежат его носки. Он был силён и прекрасен в чужих постелях, а дома стремился к роли старшего ребёнка, нервного, ранимого и каверзного как содержанка…
— Если Бог един, то какая разница, как ему молиться, — продолжала Маринка: — по-христиански, по-мусульмански…это, ведь, всё равно. Я, например, вообще не крещёная, а живу. И, вроде, не хуже других… — Она по-детски откровенно и самодовольно полюбовалась собой в зеркальце: Даже лучше некоторых…
— Что, совсем не крестили? Я понимаю, конечно: отец при чинах и всё такое, но твоя мама могла бы потихоньку отвезти тебя в поселковую церковь, например. Да и времена переменились…
— А зачем? Что бы мне от этого прибавилось? — Ещё один любовный взгляд себе неповторимой: А знаешь, Тина, ведь Санёк теперь за Ленкой как привязанный ходит. Приворожила она его…
Мне не нравятся мечтательные нотки в её голосе и глаза, устремлённые уже сквозь зеркало в заманчивое «никуда». Я выдерживаю паузу и незаметно перевожу дух, прежде чем заговорить.
— Надолго ли, Марина! Всё-таки сатанизм — это слишком. Даже для того, чтобы окрутить какого-то никчёмного Санька. Ничего стабильного твоя Ленка, конечно, не добьётся, зато грязи хлебнёт немало…
— Почему грязи? Обязательно грязи — голос у неё становится капризным и чуть-чуть склочным. Ленкино влияние уже начинает себя показывать не лучшим образом. А Маринка зря времени не теряла и основательно подучилась у подружки по части интонаций…
Но не это сейчас занимает меня в первую очередь. Я вдруг вспомнила непристойную кассету, подкинутую в мой почтовый ящик. На ней около двадцати участников диких сексуальных игрищ и некоторые из тел очень молодые. Чьи-то дети, братья и сёстры, знакомые и друзья…
— Марина, ты же взрослая девушка, неужели ты думаешь, что сатанизм это молитвенные бдения над чёрной свечой и черепом? Или танцы до упаду перед перевёрнутым распятием? Ты что, книг не читаешь, телевизор не смотришь? Насколько я себе это представляю, в дьявольские секты идут люди, очень нездоровые, в первую очередь, в сексуальном отношении. Там не только всё позволено, но ещё и многое обязательно: половые извращения, групповуха, садо-мазо и прочая дрянь.