Искусство проклинать
Шрифт:
Мы помолчали. Ашот уже не спускал с меня глаз и был заметно расстроен, что я не удивляюсь. Не удивилась — значит, знаю.
— Тина, это в самом деле ты обожгла Маринку? Как? — спросил Лев Борисыч.
— Навела на неё свой крест. Тот самый. Мне отдал его Дан.
— Что это было, Тина, скажи? — выдавил из себя бледный Витька, поднявшись с места и встав возле стола Ашота, лицом ко мне. — Почему они такие? Как это случилось?
Ильяс отбросил свою тряпицу, и тоже придвинулся, испытывающее буравя меня глазищами в пол-лица. Все были встревожены,
— Почему же ты молчала, Тина? — Ильяс уже не скрывал нетерпения. — Почему не сказала никому?
— А кто бы мне поверил? В дурдом не хотелось — вот и молчала.
— Так расскажи теперь. — У Льва Борисыча было несчастное, но, как всегда, доброжелательно-сдержанное лицо, а голос твёрдый и почти спокойный.
Не нужны никакие боевики Васо! — внезапно пришла мне в голову мысль. Вот она — команда, которую я знаю и люблю, в которую верю. Каждый стоит отряда. Я могу пойти с ними хоть куда… Я могу… и не хочу… но я пойду! Если я им откажу, они меня свяжут и понесут на руках, как боевое знамя.
И я рассказала всё в третий раз. Медленно, спокойно и сухо, без эмоций, с оценочными комментариями, расчётами, догадками. Я говорила обо всём, кроме Братии, которая была тайным союзом. Когда я закончила, в мастерской стало тихо. Лев Борисыч снова протёр очки белоснежным платком, Ильяс пробормотал слова молитвы, Витька помял лоб и щёки ладонями. На Ашота я не взглянула ни разу за всё это время. Мне кажется, он тоже иногда кричит про себя, а это только его личное дело…
— И что теперь делать, девочка? — прервал молчание Лев Борисыч.
— Подождать.
— Чего ждать? — Витька вскочил и забегал по мастерской. — Как ждать? У меня семья! Одних детей одиннадцать человек. Чего же ещё ждать?
— Майской ночи. С тридцатого на первое наступает ночь Большого шабаша. На шабаш в честь неё соберутся все сатанисты города. Тогда, даст Бог, мы и встретимся. Лицом к лицу.
— И что? Они будут стоять и ждать, когда ты разобьёшь их своим крестом? — Витька остановился напротив, наклонившись ко мне помятым от недосыпания, серым лицом.
— Не думаю… Но я тоже не собираюсь просто стоять. Я готовлю на это случай целый сценарий. И оружие.
Он успокоился так же внезапно, как и вспыхнул. Принёс свой стул и уселся передо мной.
— Говори, Тина! Я хочу получить роль в твоём сценарии.
— Тиночка, надо хорошенько всё обдумать, очень хорошо! Я знаю, у тебя светлая голова, — подал реплику Лев Борисыч. — Только одна голова хорошо, а две… три лучше.
— Четыре, — отозвался Ильяс, а Ашот, молча подняв руку, отметив своё участие, переменил позу и успокоил обе руки на коленях.
— Говори, Тина! Хоздравати!
Это странное слово — волшебное. Оно приносит мне покой. Как давно я его не слышала… Как-то пыталась сказать сама себе хоз-дра-ва-ти, но эффект был совсем не тот. Без характерных Ашотовых растяжек и придыханий это просто слово, у него — как прикосновение.
— В первую очередь нужно выяснить, где прячется Хорс. Он затаился, но из города не уехал — слишком много наворочал, бросать жалко. Прячется где-нибудь на окраине. Там его не достанут зареченские, с которыми у секты вышел конфликт. Это лучше узнать тебе, Ильяс, через ребят Маго. Мне нельзя — Маго сразу насторожится и начнёт «принимать меры». А ты можешь придумать что-нибудь, про предполагаемый заказ, например…
— Да я вообще к ним не полезу — обещает Ильяс: Через дядю всё узнаю. Он теперь у Маго в Сервисе работает.
— Так… Хорошо! Мы установим слежку. Время терпит и несколько дней ещё есть.
— Оружие я возьму на себя, — предлагает Витька.
— Много его не понадобится. У меня своё, у Ильяса, наверное, тоже… — отвечаю я.
— Да, есть, как без оружия. Охотничье есть и боевое найдётся, если поискать — Ильяс на мгновение опускает глаза в пол и, стряхнув какую-то невесёлую мысль, с лёгким вздохом говорит: Уж чего-чего, а оружия-то, кругом достаточно…
Мне хочется погладить по голове этого мальчика, который насмотрелся на боевое оружие к своим 23 годам до упора, но я продолжаю: Обязательно понадобится взрывчатка. Особая, чтобы огня и шума побольше, но в одном месте. И чтобы с её помощью можно было распылить особое снадобье.
— Огонь, шум — это я устрою, — говорит Ашот, неподвижно сидящий на своём стуле.
Я даже не спрашиваю про взрывчатку. Если Ашот говорит, что может, значит, он может. Только, — откуда?
Лев Борисыч настаивает на соблюдении секретности, и мы соглашаемся. Посвящать будем только самых близких, в минимальном количестве. Огласка ничего хорошего не принесёт, да и кто поверит. Для Витьки такое решение, конечно, проблема, а мне и выбирать нечего. Мои близкие знают всё. Мы расстаёмся в конце рабочего дня, и я подвожу «безлошадного» сегодня Ашота. Ехать далековато, но я и не спешу. В три меня ждёт Аскер, у меня есть ещё более получаса.
Рядом с Ашотом, даже расстроенным, как всегда, хорошо. Он излучает прямо осязаемое тепло и симпатию, и я по привычке жалею, что не провела рядом с ним всю жизнь. Мне хотелось бы ходить с ним в один детский сад, а потом сидеть за одной партой в школе, и, если можно, жить по соседству. Лет в шестнадцать он бы, возможно, в меня влюбился, а лучше раньше — чтобы мы успели это пережить, и поняли, что есть вещи куда важней и дороже любви…
— Скажи, Ашот, ты знал? С тобой что-то было… подобное?
— Не со мной, с Мадиной, младшей сестрой. Она соцработник, работает с бомжами. После благотворительной раздачи в Сарае её провожали до остановки наркоманы… И в безлюдном переулке на них напали два чудовища из фильма ужасов. Одного парня сразу разорвали на куски, а второй дал ей время убежать. У него был крестик на шее и нож.
— И ты ей сразу поверил?
— Не сразу. Думал, игра воображения со страху. Съездил, посмотрел… и поверил. Это не могли сделать люди… Я скажу только Мадине, Тина. Больше — никому.