Искусство проклинать
Шрифт:
Ильяса всё-таки стошнило, и он, бросив на нас виноватый взгляд, снова вернулся на своё место. Лев Борисыч, если и был шокирован, то умел это хорошо скрыть. Чего-чего, а подобного-то он, наверно, насмотрелся ещё маленьким мальчиком в киевском гетто, где лютовали чужеземные изверги. Дикий секс ему не в диковинку…
Что-то знакомое, какая-то близкая мысль крутится в голове, не даёт покоя, а я не могу её поймать… И это не подсчёт вражьих голов. Что же? О чём я думала перед этим? Дядя Вадик… В гробу, в белых тапочках… А гроба вовсе нет… Это Хорс так пошутил… Нет! Не дотягивает Хорс для такой шутки… Это… это мои слова… Сказанные в запале, как проклятье… Неужели…
Шеф
Я отметила про себя местонахождение Митрофана, любезничающего под кустиком с двумя хорошеньким, бледно-светящимися, парнями.
Тоже навьё. Но эти — привилегированные, личная блажь. Ядза они могут и не захотеть: закормленные.
Толпа вдруг взвыла, и Иван подошёл к длинному свёртку, уложенному позади Хорса, на высоких носилках. Он откинул чёрную ткань, свёрток зашевелился, и с носилок встала Аста. Зеленовато-белая, со следами укусов на голом теле, с багровым шрамом через всю шею, от уха до уха. Хорс прокричал что-то восторженное, и обнял новообращённую. У меня по телу прошла знакомая зыбь озноба, а потом — жар.
Аста стояла слишком далеко от других подложных, ядза ей не будет слышно, это уже не поправишь. Значит, не стоит выпускать из вида эту гадину… Ничего, пробьёмся! И уже пора! Ашот с Витькой ждут сигнала! Я подожгла ракету, и направила её вверх. Она рассыпалась на искры чуть дальше костра, и сразу вспыхнуло, загорелось огненное кольцо вокруг поляны, среди деревьев, разбрасывая снопы голубоватой пыльцы.
Прозвучало два-три ракеточных взрыва прямо над толпой, и навьё кинулось наземь — подбирать распылённое ядзо. Наперекор моему предположению, мальчики Митрофана, тоже поползли по траве, всхлипывая от нетерпения, закатывая белые глаза. Скуповат, доктор — то, потчевал, видать, плохо… Маринка с матерью сели прямо в грязь, и стали кормить друг друга землёй, пахнущей упоительным зельем.
Господи, прости им, если можешь. Как я прощаю… Прости!
Я высоко подняла Алексо над головой, и встала на край высокого пригорка. Сатанисты меня ещё не видели. Сейчас, увидите… Зелёный луч Алексо воткнулся прямо в огонь костра, и там жарко запылало пламя. Четверо приближённых Хорса быстро, по-деловому, кинулись в сторону машин. Неужели, за оружием? Ильяс побежал им наперерез, прячась в тени пригорка. Хорошо соображаешь, парень! Только не ошибись! Не дай им взять тебя в кольцо…А мне тоже пора!
— Ну, вот, голубчики сатанисты! Теперь вам всем пришёл конец. Именем Господа Бога объявляю вам судную ночь! — голос на низких тонах у меня сильный, он прозвучал так, как надо: достаточно спокойно, громко и вполне уверенно.
Толпа отшатнулась, зашумела. Переждав крики, я снова подняла Алексо, стараясь как прожектором пройтись по рядам лиц. Это подействовало. Подготовленные попадали, забились в судорогах. Алексо подогрел в них, принятое при вдохе, распылённое ядзо.
Их даже больше, чем я рассчитывала…Значит, противников-бойцов может быть поменьше. Теперь навьё…
Те, что ещё не уснули, вспыхивали и бежали от прикосновения луча Алексо. Завыли бледные мальчики, дядя Вадик упал на колени, прикрывая лицо перепончатыми, как гусиные лапы, руками. Живые отчаянно вопили.
— Тихо! Молчать и слушать! Всем стоять, поляна окружена. Мы с оружием, на перешейке вас встретит огонь!
Со стороны, где скрылся Ильяс, словно в подтверждение моих слов, раздались один за другим два взрыва, мгновения спустя — третий. Двое ещё не вырубившихся подложных поползли к месту боя, на запах свежей крови. Хорс выступил вперёд, раскрыв рот, и я, почти не целясь, выстрелила в его сторону. Он заорал, упал, схватившись за ногу. Его тут же прикрыли, сомкнув ряд приближённых.
— Молчать, я сказала! У вас есть выход — и только один! Повторяйте за мной всё, что я буду говорить.
Я произнесла первые слова Отречения от скверны, по-гречески, и несколько голосов повторили.
— Нет, нет, не смейте, — закричал Иван, выбегая вперёд.
И я снова выстрелила, уже прицелившись. В него я попала крепко, без сомнения. Он зажал рану на груди обеими руками, и свалился. Толпа бросилась врассыпную, поднимая топот. Но Витька и Ашот, а за ними Ильяс, уже заняли свои позиции. На стоянке горели взорвавшиеся машины. Кажется, кто-то из сбежавших вырвался на перешеек, потому что небо над головами прорезала короткая очередь трассирующих пуль. Это Рустам…
Я повысила голос: Повторяйте! Спасайте же себя, идиоты! Вы ещё можете себя спасти! Говорите вслед за мной!
Я снова сказала слово. На этот раз хор был дружнее. Я сказала следующее слово, потом ещё, отыскивая Митрофана глазами. Ему Отречение не поможет, даже если бы и повторял. Но он молчал. Знал, что к Богу его не отпустят.
Аста, воспользовавшись заминкой, вдруг разбежалась, и полетела, не касаясь земли. Она летела ко мне, распластавшись в воздухе, раскинув руки, и длинные чёрные волосы змеились по сторонам страшного, с оскаленной пастью, безжизненного лица. Я внутренне содрогнулась под взглядом люминесцентно-белых, выкаченных глаз, и отступила на шаг, усиливая точку опоры. Я точно высчитала время, и, когда эти глаза, приказывающие, умоляющие, притягивающие… оказались в полутора метрах от меня, с усилием разгоняя туман в голове, выкинула вперёд руку с Алексо.
Кулак ушёл в её голову насквозь, с мерзким сосущим звуком, и она лопнула, обдавая меня зловонными брызгами. Я упала на бок, успев плотно сомкнуть веки, и лицо обожгло. Кое-как обтеревшись рукавом, я вскочила. Жирное тело без головы содрогалось и корчилось возле моих ног, распадаясь, растекаясь по земле, испаряясь и выжигая траву. Я попятилась и инстинктивно прижала Алексо к щеке, жжение прекратилось.
— Спасибо, родной…
Что там, на поляне? Основная толпа, слава Богу, разбежалась под укрытие кустов или жалась у костра, прикрываясь, чем придётся, но драка всё-таки началась. Хрупкий Лев Борисыч рядом со мной отбивался, как настоящий лев, обложенный шакалами, выкидывая руку с электрошокером, и заслоняясь толстым ореховым суком. Орех — это хорошо, нечисть его не любит. Витька дрался ногами, так ловко, красиво и точно, что за него не стоило беспокоиться.
Я била свинчаткой, надетой на кисть левой руки, а правой стреляла по ногам тех, кто рвался к шефу и Ашоту, стоявшими спина к спине. Злость начинала накатывать волнами, и я еле сдерживалась в подходящем диапазоне — умеренно горячем. И-и-и раз — в нос! Ушёл. Промазала… В ухо тоже больно… Не берёт? Тогда — на, в горло… Готов… Этот лишний — выстрел в бедро. Отпал… Этому — только по лбу. Правой замахиваемся… Левой — на… Всё…Готов!
А мы, оказывается, с опытом? Привыкли девочек бить? Открытой ладонью и в лицо… Нет уж… Хорошо, попрыгай… Отскочим… Любишь руки вытягивать? Больно, но не смертельно… Ещё разок…На! Ну вот, рука тебе теперь долго не пригодится… Локти нужно беречь, когда на кулаки надеешься… Я не боксёр, голубь, извини… Не протягивай руки… Свободен… Ещё выстрел… А ты полежи, браток, подумай…