Искусство уводить чужих жен (сборник)
Шрифт:
Филипп призадумался было над последней фразой, но ничего путного придумать не успел. Надя подняла руку, как маленькая девочка, и сказала, что она могла бы отвести Соню куда угодно.
– Цены вам, барышня, нет, – восхитился Кукольников. От Надиного предложения он пришел в наилучшее расположение духа, принялся острить, балагурить, вызывался сбегать за вином, но его не пустили. Тогда он, не сходя с места, позвонил Соне, голосом живым и бодрым рассказал о Наде (он звал ее Лизой и при этом слал присутствующим утешительные гримасы).
– Я люблю тебя, Сонетка! – молвил он и положил трубку.
Утром Филипп встретил Надю у метро. Она слушала его внушения невнимательно, когда же показался поворот в Сонин двор, пошла медленнее и ровным голосом проговорила:
– Непростительная небрежность, у Лизы нет фамилии.
– Только ради Бога не мудрите, – переполошился Филипп, – поймите меня правильно, но свою фамилию вам лучше в ход не пускать.
– Прикольно! – раздельно и злобно произнесла Надя и сверкнула глазом. – Имя мое им не подходит, фамилия моя им не нравится. А вы уходите, Филипп Юрьевич. Мне обидно будет, если он вас мочить начнет. И потом, знаете, я боюсь крови, плохо бинтую раны и в некоторых ситуациях употребляю обсценную лексику. – Она аккуратно собрала один за другим три пальца в ладонь. – Вы уйдете, черт дери, или нет?
Через полчаса судорожного хождения по квартире звонок над дверью испустил трель, какой от него добивался один только Гоша. Филипп перепугался неизвестно чего, похолодел, распахнул дверь и увидел Соню и Надю, мирно державшихся за руки.
– Вот вам, – сказала Надежда. – Девушка хромает, но с моей помощью передвигается. Нет, Филипп Юрьевич, вы представляете, он поехал на рыбалку. Отправил хромую жену на работу (она, понимаете, должна у всех на виду хромать; это же садизм, это все равно, что в драных колготках ходить!), а сам усвистал на рыбалку.
Такому повороту Филипп и в самом деле удивился. До сих пор импровизации Макса были понятны хотя бы отчасти. Он взглянул на безмолвную Соню повнимательней и увидел: в глазах у нее тот же туман, что и у Кукольникова, когда он явился раненый. Но здесь-то боли не было.
– Филечка, – сказала Соня, – мы сейчас сядем, и я все расскажу.
– Я не уйду, – сказала Надя, и Соня поспешно согласилась. Вообще было похоже на то, что они без разговоров между собой что-то решили. Что-то такое, о чем Филиппу знать не обязательно. „Вот, – подумал Филипп неопределенно, – им дай волю…“ Но присел к столу и как-то неожиданно для себя успокоился.
Соня попросила табуреточку, положила на нее ногу, как Бонапарт на барабан, полюбовалась на юбку, закатившуюся на последние мыслимые рубежи, и сказала:
– Филечка, милый, они обо всем договорились.
Филипп не сразу понял, о чем речь. Соня терпеливо повторила и растолковала, что теперь дуэль будет непременно, как только у Макса ребра заживут.
– Заживут, Филя, заживут. Он мумиё на ночь ест, как добрые люди картошку, мне с ним спать страшно. От людей так не пахнет.
И вслед за этим Соня поведала о событиях жутких, дурацких, ни с чем не сообразных. Но успевших, вне всякого сомнения, развернуться.
Глубокой ночью Соня неизвестно отчего проснулась и сразу почувствовала тревогу. Прежде всего, она ощутила отсутствие тяжелого смолистого запаха от таблеток мумиё. Это могло значить только одно – Макс покинул супружеское ложе. Затем на тонкой ткани ширмы, которая стояла в ногах, она увидела, как движется силуэт Макса, склоненный над настольной лампой. Она услышала осторожные звуки: постукиванья, позвякиванья и пощелкиванья. Темные очертания головы менялись, а это могло значить только одно: Макс поминутно оглядывался на скрытую ширмой Соню.
– Оглядывается, – сказала Соня, – значит, чего-то боится.
Тут ее одолели разом и страх, и любопытство, и, как ни странно, ощущение того, что вот сейчас, сию минуту она совершит нечто необычайное.
– Подвиг, – сказала Соня.
С чрезвычайной осторожностью она развернулась на постели, чтобы не встревожить Макса движениями теней на ширме, и выглянула. Голый Макс сидел за столом, а перед ним на полиэтиленовой пленке лежали два пистолета. Соня сказала, что в первые минуты ей совсем не было страшно: „Лежу и думаю, откуда он эту гадость взял?“ Потом, когда он зарядил оба пистолета, уложил их в пластмассовые контейнеры и спрятал в рюкзак, до Сони дошла суть событий.
– Дуэль, Филечка. Ничего умней эти два дурака придумать не могли. А с другой стороны, должно же все это как-то закончиться.
Проснувшись поутру, Соня обнаружила, что Макс уже снарядился для рыбалки, а пресловутый рюкзак с пистолетами висит у него за плечами. Макс объявил, что отправляется в Белоостров, что там, на реке Сестре, он приведет, наконец, себя в порядок, и что форель, и что клев…
– Ахинею нес, – приговорила Соня и с неожиданной прозорливостью заключила, что он поехал прятать пистолеты, а в назначенный день они туда приедут с Кукольниковым и будут стреляться. – Если чего похуже не придумали, – заключила она.
Настала пауза, в продолжение которой Надя Мамай, благонравно опустив ресницы, смотрела в стол, а Соня, напротив, сверлила Филиппа требовательным взором. Наконец она спросила, не придумал ли Филипп что-нибудь такое, чтобы дуэль не состоялась. Промелькнула мысль о том, что можно было бы пойти, куда следует, и настучать на дуэлянтов. Но в этом предположении было что-то нестерпимо глупое и гадкое. К тому же доказать преступный умысел было бы непросто.
Минут пять Соня ждала, и молчание, тревожимое ее взглядами, становилось все тяжелее.
– Ну, раз так, – сказала она наконец, – давайте разложим все по полочкам. Пистолеты Максик спрятал, значит, нам до них не добраться. Раз. А хотела бы я знать, откуда у него на эту дрянь деньги? Я не могу себе трусов вдоволь купить, а у него – пистолеты! Ладно. В милицию нам тоже нет никакого смысла ходить. Очень мне надо им в Кресты передачи таскать. Два.
Тут Надя подняла голову, и ее глаза встретились с глазами Сони.
– Дуэль может состояться… – начала Надежда.
– … при достаточном количестве участников, – завершила Соня. – Если один куда-то денется, не будет же другой стрелять в кого попало. Филя, они же в вас стрелять не будут? Отлично!