Искусство воскрешения

Пастырское послание епископа Ла-Серены, монсеньора Хосе Марии Каро, 25 февраля 1931 года

Возлюбленные чада Господни:

Дела последнего времени, касающиеся вас, исполнили горечи душу вашего епископа.

Вам явился несчастный заблудший, каковых множество бывает в лечебницах для душевнобольных, и некоторые верующие, исправно прибегающие ко храму, исполняющие обеты святой веры и свои обязанности, приняли его как Божиего посланца, как самого Мессию, и окружили его свитой учеников и апостолов.

Прочие верующие, благоразумные и образованные, терпеливо выносили эти вопиющие кощунства, мракобесие и насмешки со стороны людей, лишенных веры и всегда готовых воспользоваться случаем проявить невежество, неуважение и подлость по отношению к делам и людям, достойным всяческого почитания… Как можно было впасть в подобное заблуждение? Господь послал его в наказание некоторым и в уничижение многим.

Все мы достаточно рассудительны и способны понять, находится человек в здравом уме или лишился оного. Если бы бедный крестьянин поднялся и сказал вам: «Я король английский» и окружил себя министрами на королевский манер – и облачился в пышное одеяние, соответствующее высокому званию, разве нашелся бы хоть один здравомыслящий человек, который не увидел бы умственного расстройства в этом несчастном? А что, если бы он стал утверждать, будто он – Святой Отец наш?

И однако, нашлись те, кто не углядел умственного расстройства в душевнобольном, возомнившем себя не земным героем, а не более и не менее как самим Царем Царей и Владыкой Владык.

Повторю: в лечебницах таких пациентов полным-полно. Но многие идут на поводу у этих умалишенных.

Надеюсь, что те из вас, кто пострадал от сего зла, своим милосердием, своими молитвами и советами помогут развеять распространяющееся, словно зараза, заблуждение.

Заклинаю вас во имя любви к Господу и вашему брату, каковой у каждого из нас должен быть, приложить все усилия во главе с вашим пастырем и удалить от опасности тех, кто может соблазниться ею, и вернуть на путь истинный сошедших с него.

Также надеюсь, что власти в самом скором времени обратят внимание на указанную мною опасность и примут меры для ее полного искоренения.

Желаю вам мира и счастия в Господе.

Хосе Мария Каро

Маленькая каменная площадь плыла в гудящем жарком мареве полудня. Коленопреклоненный Христос из Эльки [2] уставил лицо ввысь – черные космы блестели под солнцем Атакамы – и ощутил, что впадает в экстаз. И немудрено: он только что воскресил мертвого.

За все годы, что он проповедовал, давал советы и делился здравыми помыслами на благо Человечества – а заодно предсказывал приближение Судного дня, он ведь не за горами, покайтесь, грешники, не то поздно будет, – ему впервые довелось пережить столь величественное и важное событие. Чудо свершилось в, казалось бы, неподходящем для этого месте: в засушливой пустыне Атакама, точнее, на пустыре, почитаемом на одном селитряном прииске за площадь. В довершение всего покойника звали Лазарем.

Бродя по дорогам и тропам родины, он действительно исцелял людей от многочисленных хворей и недугов и даже поднял со зловонного смертного ложа не одного умирающего, отвергнутого медицинской наукой. На его пути роились самые разношерстные страдальцы – а вдобавок к ним целая уйма слепых, расслабленных, увечных и калечных,

которые прибывали за чудом несомыми на носилках или приползали по-пластунски, – и он помазывал и благословлял всех вне зависимости от убеждений, веры или общественного положения. И ежели наложением рук либо посредством самостоятельно изготовленного из лекарственных трав зелья, – он и такими не гнушался, – Отец Небесный являл Свою волю и возвращал здоровье какому-нибудь горемыке: аллилуйя, брат! а ежели нет – все равно аллилуйя! Кто он такой, чтобы одобрять или оспаривать священные решения Всемогущего?

Но воскрешение мертвого – совсем другое дело. Высокое искусство. До сих пор всякий раз, когда кто-то с рыданиями подходил к нему и просил смилостивиться, зайти и взглянуть на сыночка, преставившегося во сне, сеньор дон Христос, или совершить обряд помазания над давеча скончавшейся от туберкулеза матушкой, вот ведь несчастье, и подчас намекал, что расплатится за визит некоей семейной реликвией, раз уж он, как известно, не берет денег, всякий раз Христос из Эльки непременно повторял одни и те же слова, замусоленные, как фишка, которой вместо денег шахтеры расплачиваются в приисковой лавке-пульперии: «Прости, возлюбленный брат, возлюбленная сестра, прости великодушно, но благородное искусство воскрешения – в исключительном ведении Божественного Мастера».

Так он сказал и запыленным забойщикам, притащившим на руках труп товарища, пока он, исполненный благодати, распространялся о дьявольском воздействии некоторых изобретений человечества на дух примерных католиков, да и всех верующих в Бога и Пресвятую Деву. В толпу слушателей врезался клин шахтеров, которые дружно несли покойника, скончавшегося, по всей видимости, от сердечного приступа, как пояснили они, аккуратно укладывая его на раскаленную землю.

Огорченные и взволнованные солнцебитые – так в пампе принято было называть забойщиков, – перекрикивая друг друга, рассказали, что, умяв по тарелке четверговой фасоли со свиными шкварками, гурьбой направлялись в распивочную «залить харчи», как вдруг случилась беда: их товарищ схватился обеими руками за грудь и как подкошенный повалился на землю, не успев и пикнуть.

– Вот мы и решили принести его вам, дон, – сказал один шахтер. – Вы, поди, лучше знаете, как управиться, чем наш лодырь-фельдшер. У него, кроме марганцовки и пластыря, и лекарств не водится.

Толпа загорелась любопытством, но Христос из Эльки не изменился в лице. Завернувшись в плащ из лиловой тафты, яростно сверкавшей на солнце, он устремил на мертвеца отсутствующий прозрачный взгляд, словно смотрел на порожденный жаждой мираж в пустыне. И как будто принимал тяжелое, очень тяжелое решение. Мгновение длилось вечность. После он детским движением шлепнул ладонями по глазам, открыл рот и изрек с бесконечной печалью в голосе:

– Простите, братья, ничего не могу поделать; благородное искусство воскрешения – в исключительном ведении Божественного Мастера.

Но шахтеры пришли не затем, чтобы слушать отговорки, обернутые в красивые словечки. Они обступили его, едва не касаясь проволочной бороды, и стали просить, требовать, умолять Господом Боженькой, сеньор дон Христос, вы хотя бы попробуйте. Вам ведь ничего не стоит. Всего и делов: возложить святые руки на тело нашего друга – они ведь видели, как он поступает с больными на прииске, – да прочесть раз-другой «Богородице Дево, радуйся» или «Отче наш». Или что придет на ум. Он лучше их знает, как убедительней разговаривать с этим, наверху. Вдруг Боженька как раз в добром расположении духа и смилуется над их товарищем, человеком работящим и порядочным, у которого в сей юдоли слез остается молодая еще вдова да ровным счетом семеро по лавкам. Семеро ртов в натуральную величину, вдумайтесь, сеньор, и все несовершеннолетние.

– Бедняга Лазарь, бренно присутствующий здесь, – заговорил другой шахтер, падая на колени подле покойника и скрещивая ему руки на груди, – был, можно сказать, ваш земляк, дон, потому как, подобно вам, – это мы в газетах вычитали, – появился на свет на хуторе в провинции Кокимбо.

Христос из Эльки поднял глаза к восточному краю неба. Некоторое время зачарованно следил за стаей стервятников, медленными похоронными кругами паривших над щебневым отвалом, за которым лежало пыльное приисковое кладбище. После запустил пальцы в разделенную надвое бороду, словно бы взвесил все, что собирался сказать, и проговорил извиняющимся тоном:

– Все мы знаем, где родились, братья, да не знаем, где упокоятся наши кости.

Еще один солнцебитый, самый толстый, с жирной красной родинкой над пышными усами, с виду – бригадир, – остальные уважительно величали его Лис Гутьеррес – торжественно снял рабочую шляпу и, упирая на всем известную болезненную и трепетную любовь проповедника к покойной матери, печально завел, буравя его хитрыми глазками лиса из басни:

– Бедный Лазарь, смею вас уверить, Учитель, был не только добрым христианином, примерным супругом и ласковым отцом. Он также превыше всего на свете почитал свою матушку, привез ее сюда с юга и приходился ей единственной опорой.