Искусство жить на сцене
Шрифт:
Но дальше, признаться, эта «специфика» начинает надоедать, и тогда стараешься строить текст так, чтобы он непременно толкал на что-то другое, новое. Это помогает.
Но, вообще говоря, это и не очень важно, что именно они сейчас играют. Лишь бы научились отдаваться на сцене своим внутренним влечениям творчески, до конца.
А дальше, добавив обстоятельства, ничего не стоит повернуть актера в нужную сторону.
Сейчас, здесь, в этой несколько нервной обстановке — на глазах у всего класса (то есть «публики»), при боязни сплоховать, «провалиться»,—
Глава XI. ЧТО ДАЮТ НАМ ЭТИ ЭТЮДЫ
Теперь, когда читатель познакомился в общих чертах с нашими этюдами, можно сказать о значении такого рода этюдов более обстоятельно.
Какие "элементы", необходимые для творческого состояния на сцене, вырабатывают эти этюды?
В 1932 году мне пришлось вести занятия по повышению квалификации с режиссерами самодеятельности.
Тогда еще не вышла в свет книга Станиславского, и «систему» его знали только понаслышке. Говоря о верном сценическом поведении актера и о его «элементах», отмеченных в «системе», я иллюстрировал многое на отрывках, а иное на описанных здесь этюдах. Актерами в этих этюдах были те же слушатели курсов. Они очень скоро освоились с ними: пропало все их стеснение, с которым они начали.
На одной из последних встреч, суммируя результаты всех занятий, я задал вопрос:
— Как вы думаете, что главным образом вырабатывают в актере эти упражнения?
Сейчас же один из присутствующих ответил:
— Конечно, внимание. Участвующий в этюде внимателен как к партнеру, так и ко всему касающемуся, его в этюде. Здесь — подлинное внимание по существу.
— Нет,— сказал другой,— тут дело больше всего в общении. Когда этюд удачен, актеры прекрасно чувствуют друг друга. Само построение и весь ход этюда приводят к тому, что они не могут не общаться.
— Это верно,— вступил в разговор третий,— но самое главное, что здесь актером владеет «задача». А ведь только тогда, когда есть задача, можно и общаться и быть внимательным. Если «задачи» нет, на сцене не актер, а пустой автомат.
— Верно, верно! — подхватывает несколько человек.— Главное — «задача».
Чтобы не охлаждать общего интереса к этому вопросу, соглашаешься со всем, поддерживаешь мнение каждого... Кто-то говорит, что самым замечательным ему показалось то, что в этих этюдах актер почему-то очень крепко держит «объект», что объект его захватывает до такой степени, что для него уже не существует ничего, и он отдается жизни этюда.
Кто-то больше всего прельщен появлением интересных «приспособлений»... Кто-то отмечает отчетливость «кусков».
Двое обращают внимание на удивительное «освобождение мышц» и утверждают, что именно это и дает верное самочувствие.
Какому-то молодому человеку с ярким воображением бросилось в глаза то самое явление, которое в «системе» носит название «лучеиспускание» и «лучевосприятие». Он говорит: «Иногда как бы видишь токи, исходящие от актера к актеру, как бы улавливаешь тончайшие нити, связывающие их — говорят ли они друг с другом, молчат ли они, стоят ли отвернувшись».
Одного поразило «публичное одиночество». Они совсем как будто бы нас и не видят, будто и нет нас, а ведь здесь шестьдесят человек. Как это у них сделалось?..
Так один за другим назывались «элементы системы», и мне осталось только подвести итог:
— Как видите, в наших этюдах, если они сделаны правильно, так или иначе присутствуют все «элементы». И притом все они находятся в гармонии друг с другом. Вот почему вы и затруднялись определить, что же тут главнейшее.
О творческом перевоплощении в этюде
В описанных здесь этюдах многое совпадает с обычными упражнениями, применяемыми в театральных школах. Отличие заключается в особом методе проведения их преподавателем: в том, что мы назвали «задаванием» текста, в свободе и непроизвольности реакции и, наконец, в особых путях к творческому переживанию и перевоплощению.
Как же осуществляется перевоплощение в наших этюдах?
а) Переведение на себя.
После задавания себе текста и после «выбрасывания его из головы» актер, как уже описано, «пускает себя» на свободную реакцию — на то, что у него само собой делается, думается, чувствуется.
У него!
Он ведь остается сам собой. Никаких требований быть тем или другим «действующим лицом» нет. После этюда преподаватель спрашивает его: «А что вам хотелось?.. А что вы заметили у партнера?.. А кто он вам?.. А почему же удержали себя, если вам хотелось?..» и т.п.
Все вопросы наводят на то, что «я», видящее, чувствующее, рассуждающее «я» актера,— оно все время здесь и все время не только участвует, но и является ведущим началом в творческом процессе.
б) Сдвиг к перевоплощению. Одновременно с этим совершается, однако, и процесс художественного перевоплощения.
Обстановка занятий, преподаватель, окружающие однокурсники, партнер — все заставляет актера приготовиться к тому, что он сейчас приступает к творчеству. Всем этим он уже «сдвинут» с того, что он — только лично он. Он — уже актер.
После же того, как он проговорил данный ему текст (чтобы запомнить его) и прослушал текст партнера, «сдвиг» пошел еще дальше.
Актер не мешает этому сдвигу, как не мешает он ничему, что в нем происходит,— ни мысли, ни чувствам, ни действиям.
И вот от текста, от партнера, от своего самочувствия и от всего остального у актера возникают сначала какие-то намеки на новые воображаемые обстоятельства, окружающие его в этом этюде, а затем и самые обстоятельства его новой, в воображении создавшейся жизни.