Исландская карта. Русский аркан
Шрифт:
— Оно, — удовлетворенно проговорил полковник и даже глаза прижмурил как бы в блаженстве. — Вот здесь наша путешественница переодевалась в дорожное платье. Прямо нимфа. Скажите пожалуйста — одна, без горничной! Переоделась и ушла вверх вон той тропинкой. Дядьков, Степанищев, Миллер — живо сюда! Осмотреть тут все как следует. Остальным отойти и не мешаться. Степанищев, у тебя руки длинные, а ну-ка пошарь под камнем получше, может, еще чего найдется…
И нашлось. Длиннорукий тощий Степанищев кряхтел, корчил мученические рожи, но все же подцепил и вынул на свет божий
— Знаете, ротмистр, что это такое?
— Никак нет, — сознался Фаддей Евлампиевич.
— Само собой, где уж вам. Эта баночка из гримерного набора «Диор и Лейхнер». Знаете, сколько он стоит? Только примадонны императорских театров могут позволить себе иметь такой грим… да еще императорская семья. — Полковник запустил в баночку палец, вынул, потер указательным о большой, полюбовался и даже понюхал. — Так я и думал. Тональный крем номер шестнадцать, если не ошибаюсь. Взгляните-ка. С таким цветом кожи можно играть прекрасную мавританку или, к примеру, цыганку. Не так ли?
— Точно так-с, — подобострастно подтвердил Фаддей Евлампиевич.
— Меня не любишь, но люблю я, так берегись любви моей, — негромко, но с удовольствием пропел полковник. — Впрочем, есть еще один вариант, самый вероятный: загар. Простой южный загар, какой бывает у селянок. Но — ай-ай! — наносить такой грим, не обсыпавшись рисовой пудрой… Впитается в поры — потом за три дня не отскребешь… Бедная великая княжна… Ай-ай…
Гоцеридзе покачался с пятки на носок, глядя на Недогреева с видом веселой приязни. Зная, что означает это настроение полковника, всякий был бы рад сам себя затолкать поглубже под камень, прикрыть руками голову и зажмуриться.
— Ну так и быть, дам вам еще один шанс, — внезапно смилостивился полковник. — Вы полагаете, что наша беглянка укатила в Бахчисарай или Балаклаву?
Фаддей Евлампиевич уже не был ни в чем уверен. Но ответить «никак нет-с» означало нарваться на вопрос: «Почему же тогда вы не приняли мер к задержанию великой княжны на иных дорогах?» Пришлось ответить: «Точно так-с».
— Прэлэстно, — «включил» акцент полковник, и Недогреев совсем пал духом. — На чем же она уехала?
— Надо думать, ее поджидал сообщник с коляской.
— Законное предположение. На нижней дороге или на верхней?
— Полагаю, на нижней, ваше превосходительство.
— Да? Ну что ж, пойдем проверим.
Нет ничего приятного в том, чтобы идти в гору даже ранним утром, когда солнце только-только высунулось из моря и совсем не печет. Фаддей Евлампиевич вспотел в мундире. Украдкой вытер платочком лоб. А полковнику ничего — лезет и лезет вверх, будто у него не ноги, а пружины… Отнюдь не с сочувствием ротмистр подумал, что великой княжне было куда труднее взбираться по полуденному солнцепеку, даром что сосны дают тень. Она ведь даже зонтика от солнца не имела — проверили, фрейлину она не впустую посылала…
Нижнюю дорогу пересекли, не останавливаясь. Далее лес вытянулся в ниточку вдоль горы, вскипели справа яблоневые и грушевые сады с торчащими за ними крышами поселка, вновь показалась морская синь… Н-да… Кому красота и благолепие, а кому одни неприятности… «Господи, пронеси!» — взмолился Недогреев.
Не пронес. На почтовой станции говорливый старичок-смотритель припомнил, что да, была здесь давеча одна молодая барышня. Приметы? Виноват, ваше превосходительство, не обратил сугубого внимания. Вот разве что одна странность: одета хорошо и в модной шляпке, а на коже загар. Да еще на на носу синие очки — от солнца, значит. Ждала без малого час и вроде как нервничала, а потом села в дилижанс и укатила…
— В сторону Севастополя? — спросил Гоцеридзе, метнув веселый взгляд на Недогреева.
— Зачем Севастополь? В сторону Ялты. Кондуктор ей с багажом помог, а она заплатила ему за проезд аж до Феодосии, я хорошо слышал…
— А багаж?! – закричал Недогреев, еще надеясь, что бырышня, может, не та, а какая-то другая. — Багаж у нее какой был? Вспоминай, дед!
— Чего вспоминать, ваше благородие, когда хорошо помню? Один только ковровый баул и был, больше ничего. Да еще вышитый ридикюль, который она из баула вынула, когда в дилижанс садилась…
Чем ласковее смотрел на ротмистра полковник Гоцеридзе, тем сильнее хотелось Фаддею Евлампиевичу мучительно застонать и побиться обо что-нибудь лбом. Но вместо этого он сделался страшен, как кот, прижатый собаками к забору, и не своим голосом взревел:
— Врешь!!!
— Стар я врать, ваше благородие, — укоризненно ответствовал смотритель и шмыгнул носом от обиды. — Правду говорю.
И растаяла последняя надежда. Хуже того: ротмистр припомнил, как давеча, спеша к астрономам, едва-едва разминулся со встречным дилижансом. С тем самым! По времени — совпадает. Выходит, он, ротмистр Недогреев, как последний олух, был в двух шагах от великой княжны и пронесся мимо!
— Ну-с, теперь, надеюсь, все ясно? — по-прежнему ласково глядя на злосчастного Недогреева, произнес полковник. Акцент не «включил», но с того не легче.
— Так точно-с, — понуро ответил Фаддей Евлампиевич. А мысль работала: где теперь перехватить беглянку? Связаться с Феодосией? Нет, можно сделать проще. В Алуште большая почтовая станция с гостиницей для пассажиров, там они ночевали и оттуда еще не выехали, туда надо телеграфировать немедля…
— Ваше превосходительство! Дозвольте… — начал он и был прерван.
— Об Алуште подумали? — окончательно развеселился Гоцеридзе. Казалось, он сейчас расхохочется во все горло. — К телеграфу рветесь? Желаете исправить проворством ног промахи своего ума? Нет уж, дорогой вы мой, ваши промахи будут исправлять другие, а вас я отстраняю от расследования. Отправляйтесь в Ялту, сидите там тише мыши, и боже вас упаси помешать мне! Ваши люди останутся со мной. Понятно?
Несчастный ротмистр сумел лишь кивнуть, не в силах вымолвить «точно так-с» или «слушаюсь». Ясное утро померкло, как при солнечном затмении, в висках застучали молоточки, а подумалось только одно: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Вот тебе и близость к Ливадии! Вот тебе и карьерные виды!..»