Исландская карта. Русский аркан
Шрифт:
— Хорошие у японцев солдаты?
— Новые — плохие. Набраны большей частью из крестьян. Дисциплинированы из-под палки, неумелы и пока еще трусоваты. Но они научатся. Унтер-офицеры гораздо лучше, их набрали из ашигару — пеших воинов старой армии и даже отчасти из самураев. Офицерский корпус — исключительно самурайский. Доблестны превыше всяких похвал, но мало понимают в современной войне. Убежден, что это ненадолго — тоже научатся. Правительство об этом заботится.
«Кажется, Корф переоценивает японскую армию, — подумал Лопухин. — Или просто глядит вперед? Если титулярный прав, то лет через пять Япония будет готова к войне с Китаем — выдрессирует на тевтонский манер солдат, обучит офицеров, наделает оружия, построит или купит корабли… А в Корею японская армия может вторгнуться хоть завтра — ну какая, в самом деле, армия у Кореи?..»
Подумать было о чем, но мысли шли не те, какие сейчас нужны, и Лопухин выгнал их вон. Государь, возможно, спросит мнение статского советника о дальневосточных делах, однако статский советник послан сюда отнюдь не ради изучения страны, готовой конкурировать с Россией за влияние в этой части света. Цесаревич Михаил Константинович должен вернуться в Россию живым, невредимым и не оставившим по себе скандальной памяти. Точка.
В пять часов пополудни в покоях цесаревича засуетились. Слышалось: «Ты чего это мне суешь, Сом Налимыч? Андрея Первозванного? Сам неси, тирьям-пам-пам. Сам его и микадо вручишь. Ха-ха. Ну шучу, шучу…» Барон Корф бегал туда-сюда красный и потный от волнения. Наконец уехали в сопровождении конных гвардейцев.
Иманиши не показывался — по всей видимости, лично контролировал полицейскую охрану. А Лопухин потратил немало времени, напрасно пытаясь понять: в самом ли деле среди уличных прохожих мелькнуло знакомое лицо или все-таки померещилось?
Вероятно, померещилось. Что Кусиме здесь делать?
Поздно вечером, когда граф в большом волнении ходил по своей комнате взад-вперед, прибыл Еропка с чемоданами и несгораемым шкапом. Слуга был полон возмущения и презрения к японским обыкновениям.
— Дикий народ, барин! Не поверите — полдороги на людях проехал, будто я царь-фараон какой. Впряглись в тележку трое косоглазых, да как припустят! Взопрели, жара стоит страшная, дышать нечем — а бегут. Где ж это видано на людях ездить? Добрался до какой-то деревни — «Стой, — кричу, — басурмане!» Расплатился и нормальную повозку нанял, какую лошадь тянет. А лошади японские никудышние, барин, жила в них не та…
— Поэтому ты так долго? — спросил граф.
Еропка тотчас насупился.
— Поэтому, не поэтому… Ну всего-то на полчаса остановился, в трактир японский зашел. Это вы, барин, из железа, а я питаться должен, скучно мне без еды… Ну, я вам доложу, там и еда! Сарачинская каша клейкая, да к ней ракушки и всякие морские гады, глядеть на них тошно, не то что в рот взять, да кусок рыбы сырой, да слива в уксусе, да чай басурманский в во-от такусенькой чашечке и без сахара совсем… Спросил я гречневую кашу с маслом — ихний половой по-нашенски ни гу-гу. Чего ты, говорю, кланяешься да улыбаешься, сыроядец, ты мне кашу неси! Не, не несет… Бестолковый народ. Я так смекаю, он оттого и мелкий, что не еда у них, а одно сплошное над естеством надругательство…
Лопухин невольно улыбнулся.
— Рис — хлеб этой земли.
— Скажете, барин! Разве ж это хлеб? Курям разве что на корм и им же на смех…
— Палочками ел?
Слуга обиделся.
— Палочками! Одичал я, что ли? У меня ложка при себе, во! — Еропка продемонстрировал предмет столового обихода, по всей видимости, позаимствованный на камбузе «Победослава».
— И монеты у них с дыркой, — привел он последний уничтожающий аргумент.
В час пополуночи вернулся Корф, чуточку навеселе и в одиночестве. Посланник выглядел озабоченным.
— Как я и предполагал, цесаревич был приглашен микадо на ужин в узком кругу. Само собой разумеется, приглашение он принял. Иначе нельзя.
— А вы?
Корф насупился. Развел руками:
— Я не был приглашен…
— Хорошенькое дело!
— Да не беспокойтесь же! Нет повода. Цесаревич будет доставлен сюда живым и невредимым. Но…
— Мертвецким?
Корф вздохнул.
— Боюсь, что слегка уставшим…
— Понятно. Советую прямо сейчас послать за врачом. Может понадобиться промывание желудка.
Найдя мысль здравой, барон пошел распорядиться. Лопухин же решил, что если он имеет право на толику сна в эту ночь, то использовать это право надо немедленно. Сел в кресло и уснул, положив себе проснуться ровно через час.
Без пяти минут три появился Иманиши.
— Мне нет прощения, — заявил он торжественно.
— Что случилось?
— Я не сумел убедить его императорское высочество отказаться от ночной прогулки по Токио. Он обругал меня и ушел. Не следует беспокоиться, его особу охраняют.
— Рассказывайте толком!
— Хай. Выехав из императорского дворца, цесаревич внезапно потребовал остановить экипаж и вышел. Сказал, что хочет прогуляться пешком, а гвардейцам приказал… прошу прощения… вот подлинные его слова: «Катитесь вы к чертовой матери, макаки!»
Самый внимательный физиономист не сумел бы заметить на лице японца признаков гнева и возмущения от нанесенной обиды. Лишь голос, чересчур сухой и официальный, намекал на то, что Иманиши оскорблен всерьез.
— Я тщетно пытался отговорить его императорское высочество от его намерения. Когда это не удалось, я приказал лучшим своим агентам следовать за цесаревичем, не привлекая к себе внимания. В данных обстоятельствах я не смог сделать большего. Мне нет прощения.
— Если с ним случится скверное — тогда нам действительно не будет прощения. Где он?
— Очень скоро мы получим самые точные сведения.
Граф закурил папиросу. Раздраженно швырнул в пепельницу горелую спичку.
— Ладно, будем ждать… Ну а как прошла встреча цесаревича с божественным микадо? Надеюсь, ничего такого?..
— Его императорское высочество обладает подлинно самурайским духом, — дипломатично сказал Иманиши.
«Пьет много саке и ведет себя чванливо», — мысленно перевел Лопухин.
Ладно. Могло быть хуже. В конце концов, в том, что касается большой политики, мнение микадо о будущем российском императоре не имеет решающего значения. Микадо по-прежнему лишь царствует, а правят страной другие. Еще недавно — сиогун и бакуфу, теперь — министры из влиятельных кланов, уже не столько феодальных, сколько промышленно-финансовых. Навряд ли цесаревич сумеет раскрыть себя для них с неожиданной стороны — не приходится сомневаться в том, что у них давно имеются исчерпывающие сведения о способностях и привычках наследника российского престола…