Испанец
Шрифт:
Марина криво усмехнулась, чуть кивнула головой. По щеке ее скользнула быстрая слеза - первая за все время, - губы задрожали, с лица исчезла неживая маска, и Марина разрыдалась, громко и отчаянно, в голос, отирая мокрые щеки и отчаянно мотая головой - нет, нет, не ошиблась!
– Я ее видела, - выкрикнула она в истерике, и Анька заботливо подсунула ей платок.
– Она сказала, что Эду на мне женится из жалости… из-за ребенка… и я ему не пара, какая-то нищебродка…
– А она пара, корова испанская, - язвительно заметила Анька.
– Не прочь повращаться на его… гхм… чем он там коров
– Она голая по нашему дому ходила, - ответила Марина шепотом, заливаясь слезами.
– Понимаешь? Я бы не поверила ей, но она в нашем доме!.. Эду говорил что это место для него святое, а она там… в нашей постели…
– Ой, в вашей постели, - хладнокровно ответила Анька.
– Вот и выкинула б ее трусишки на улицу. И саму ее тоже. А Эду леща хорошего.
– Нет, Ань, - мгновенно успокоившись, произнесла Марина. Глаза ее высохли, стали холодны и пусты.
– Я очень люблю его. Очень. Но даже ему я с собой так поступать не позволю. Вот именно ему - нет. С ним я хотела быть счастлива. Без оговорок и без «но». Без уступок и без жалких оправданий. Без вранья. Если это невозможно, то нет. Я не потерплю его любовниц. Нет. В моей памяти он будет только мой.
– Вот и разогнала бы его кобылок, - назидательно и язвительно сказала Анька.
– Нет, нет, - ответила Марина, и Анька фыркнула.
– Вот ты упрямая! Вот намучается с тобой Эду! Это ему не испанская сеньорита, это наша русская баба! Быка на скаку остановит…
– Не намучается, - почти зло прервала ее Марина.
– Все кончено.
– Сама-то в это веришь?
– несмешливо поинтересовалась Анька, на всякий случай отодвигаясь от Марины.
– Верю, - дерзко ответила Марина, отворачиваясь от подруги и снова глядя в запотевшее стекло.
– Он не знает ничего обо мне, ничего. И даже где меня искать не знает. Все. Поиграли, и хватит.
– Да, да, да, - рассеянно ответила Анька.
– Ты на работу-то вернешься? Папа говорит - он тебя возьмет обратно. Им толмач нужен. Ты как?
Было совершенно ясно, что Анька плешь съела отцу, клянча его взять обратно на работу блудную дочь фирмы, и Марина это понимала. И была благодарна подруге, которая действительно поддерживала ее всем, чем могла.
– Конечно, вернусь, - мягко ответила она.
– Конечно! Мне теперь работа очень нужна. Спасибо, Ань.
Она накрыла своей ладонью ладонь подруги, легко пожала ее, и Анька сердито стрельнула глазами на Марину.
– А ребеночек чего?
– буркнула она.
– Без отца?
Марина поспешно руку убрала, снова зябко повела плечами.
– Растут же дети без отцов, - беспечно ответила она, но голос ее предательски дрогнул.
– Ага, - ядовито заметила Анька.
– Де Авалос безотцовщина! Классно придумала.
Марина не ответила; и Анька тоже смолчала, понимая, что подругу не переубедить.
– Вот черт, - буркнула она через некоторое время.
– Барсучиха твоя шагает. Вон, вон косолапит. Нас увидела, чуть голову не свернула. Сейчас обрывать тебе телефон будет, дверь жопой вынесет… Может, ко мне поедем? А, Марин?
– Нет, - ответила Марина тихо.
– Домой. Мне нужно поспать и побыть одной.
***
Дома Марина пролежала без движения почти сутки. Просто отвернулась к стене, закрыла глаза и устало выдохнула, сжимаясь в комочек. Уютное тепло окутало ее, где-то тихо тикали часы, и Марина сквозь полудрему слышала бабушкин голос, что-то рассказывающий, утешающий.
«Ничего, ничего, - ворковала она, и Марине снилось, что ее поглаживают по волосам.
– Все будет хорошо. Ничего».
И Марина без сил проваливалась в дрему еще глубже, засыпая свое горе.
Сквозь сон она слышала телефонные звонки, стук в дверь, но не могла открыть глаз и ответить.
«Это все равно не Анька, - сонно думала Марина, - она же знает, что я только прилетела и мне нужно отдохнуть. А все остальные могут подождать…» Скоро раздражающие трели смолкли, снова стало тихо и тепло, уютно, спокойно.
Утро было тихим, холодным и светлым. Вместо серого нудного дождя вдруг посыпалась мелкая снежная крупа. Марина, размешивая ложечкой горячий чай в стакане - в кухонном шкафчике завалялась пачка с пакетиками, - из окна смотрела на поникшую от холода нежную зелень, на белесый скверик, задумчиво размышляла о том, что в Севилье сейчас очень тепло.
На диване, под пледом, завозился телефон. Марина поморщилась - ей не хотелось ни с кем говорить, - но все же глянула, кто звонит. На экране значилось «Жирная барсучиха», и Марина сбросила вызов, не сообразив, кто это назван таким экстравагантным именем.
Среди пропущенных было много звонков от Игоря - вот кто ей вчера не давал спокойно отдохнуть. Снова барсучиха… Телефон снова завозился в руках девушки, и Марина безжалостно занесла названивающее животное в черный список.
Следующей позвонившей была Анька, и даже с ней Марина говорить не хотела. Но не ответить она не могла - это было бы свинством по отношению к подруге, которая сделала для нее так много.
– Привет, Ань, - Марина сама удивилась тому, как тихо звучит ее голос.
– Что ты хотела?
Анька, явно замерзшая, шмыгала носом, но даже по телефону, казалось, ее неуемная энергия бьет ключом.
– Маринка, - командирским тоном выкрикнула она, пыхтя так, словно бежала по улице со всех ног.
– В окно выгляни!
– Я смотрю, - меланхолично ответила Марина.
– Да в другое, черт! На кухню иди и посмотри в окно!
– казалось, Аньку распирает от восторга. Она замолкла на секунду, и Марина услышала резкие звуки горна, словно Анька неумело пыталась изобразить какую-то мелодию, надувая щеки и дудя в трубу.
– Что ты придумала?
– спросила Марина. Губы ее против ее воли расползлись в улыбке, когда она услышала эту импровизированную музыку.
– Где ты взяла эту дудку?
– Это горн!
– гордо ответила Анька.
– Ну, смотришь?
Марина подошла к окну и отдернула занавеску.
Внизу, ежась в слишком тонком кашемировом пальто от непривычного холода, на белесом от колкой снежной крупы асфальте, стоял Эду - и неугомонная Анька рядом с ним, дудя в свой блестящий горн.
Марина вскрикнула и заплакала, зажимая рукой рот, чтобы там, на другом конце, ее слез не услышали, но Анька была неумолима.