Испанка

дю Террайль Понсон

Лишь только они вошли в залу, к ним подошел мужчина в черном костюме с красными отворотами и взял под руку толстую даму; молодая стройная женщина шла рядом.

— Я видела своего отца, — проговорила Банко с детскою радостью.

— Да, он величествен в своей красной одежде швейцара и, наверное, не подозревает, что распахнул двери перед своей дочкой.

— А где же мой испанец?

— Он приедет с герцогом и герцогиней. Ты знаешь его костюм?

— Знаю: коричневое домино с зеленым бантом

на плече.

— Возьми его под руку и разыграй с ним сцену ревности, но когда увидишь синее домино с красным бантом на правом плече, то постарайся возвысить голос.

— Отлично. А вы обещаете мне скандальчик, о котором я мечтаю?

— Будь покойна: твой родитель — твой царь увидит тебя, когда ты будешь уезжать на своей четверке.

— Ах! Как отлично я отомщу этой каналье.

В это время Рокамболь взял у полной дамы ее пригласительный билет и, спрятав его в карман, удалился.

Он поспешно вышел из отеля и поехал на Сюренскую улицу.

Он надел на Фатиму сверх богатого цыганского костюма синее домино с красным бантом и маску, а сам переоделся арлекином.

Они вышли и сели в наемный купе.

Дорогой Рокамболь снял повязку с глаз Фатимы и дал ей кинжал — тот самый, которым негр убил кормилицу. Цыганка конвульсивно сжала его и спрятала под домино.

Не доезжая до отеля, Рокамболь вышел из купе, говоря:

— Я должен подъехать в моей коляске, которая ждет меня здесь, вот тебе билет на имя баронессы Арлевской, с которым тебя свободно пропустят; там мы увидимся.

Спустя несколько минут перед Фатимой расступились, когда она показала свой билет.

У самого входа в залу Рокамболь подал Фатиме руку.

— Смотри, вот дон Хозе, — сказал он шепотом, указывая на испанца, который вошел под руку с герцогиней де Салландрера, — но успокойся: это не она, но скоро ты увидишь его с твоей соперницей.

Сердце цыганки сжалось, и она невольно схватилась за кинжал.

Спустя полчаса дон Хозе, оставив герцогиню, начал бродить по залам, отыскивая свою польскую княгиню. Наконец он увидел ее в толпе, с трепетом сердца пробрался к ней и, пригласив на кадриль, подал ей руку.

Рокамболь, оставив гитану в соседней зале, подошел к Концепчьоне и также ангажировал ее на кадриль vis-a-vis с доном Хозе и польской княгиней.

Раздались звуки оркестра; кадриль началась.

— Ведь это дон Хозе? — спросил он шепотом Концепчьону. — Она вздрогнула, узнав голос маркиза де Шамери.

— Вы хорошо сделали, что приехали, — продолжал он, — так как в последний раз танцуете с вашим кузеном.

— Боже мой, разве он умрет?

— Да.

— О, пощадите его! — молила молодая испанка. — Я ему прощаю.

Когда кадриль кончилась, Рокамболь прошептал ей:

— Сеньорита, ради Бога, уезжайте и увезите с собой герцогиню.

Концепчьона повиновалась и, сказав матери, что ей нездоровится, поехала вместе с ней домой.

Рокамболь искал глазами дона Хозе и полячку, но их в залах не было.

Он обошел сад и снова воротился в залу за гитаной.

— Пойдем, — сказал он ей, — время настало.

Он увел ее в сад, остановился в пустой аллее и, вынув из кармана флакон, подал его цыганке.

— Выпей, — сказал он, — это придаст тебе отваги. Цыганка выпила и, отбросив флакон, спросила:

— Где же они?

— Тут в беседке.

Цыганка бросилась за решетку беседки и подползла к дону Хозе, который, ничего не слыша и не видя, объяснялся в любви своей мнимой княгине.

Рокамболь отошел в сторону, сбросил с себя домино и остался в костюме арлекина.

— Теперь Фатима не узнает меня, — проговорил он и начал прислушиваться.

«Бедная Фатима, — подумал он, — она питала ко мне полное доверие, а я заставил ее выпить яд, убивающий в двадцать минут… Но это для того, чтобы она молчала после его смерти…»

В эту минуту раздался громкий болезненный вопль.

— Браво, — пробормотал Рокамболь, — цыганка сдержала слово, дон Хозе умер!..

На следующий день после бала у генерала С. маркиз де Шамери завтракал в cafe de Paris. Несколько молодых людей сидели за соседними столиками; все они были одного общества с маркизом.

— Скажите, пожалуйста, Шамери, — спросил, входя, молодой хорошенький блондин с маленькими усиками, — вы были вчера на бале у генерала С.?

— Был, — ответил Рокамболь, разрезая крылышко куропатки, — а вы?

— Как? Вы говорите об этом бале таким спокойным тоном?

— А почему же и не так?

— Следовательно, вы ничего не знаете?

— Знаю только то, что этот бал был великолепен и очень оригинален.

— И больше ничего?

— Я знаю еще, что генеральша С. была прелестнее обыкновенного.

— Но где же вы были, mon cher? — заметил блондин.

— Спал; я лег сегодня ровно в три часа утра.

— Что-о? Вы уехали с балу в три часа?

— Ровно в два.

— А, теперь я понимаю.

— Ну, а я так ровно ничего не понимаю.

— Я этим хотел сказать, что не удивляюсь больше, что вы не знаете…

— Что?

— То, что произошло на этом бале.

— Уж не сгорел ли отель, — заметил совершенно равнодушно Рокамболь, — или не поджег ли кто-нибудь себе платья?

— Хуже того, мой милый.

— В таком случае, я теряюсь и предвижу только одно возможное приключение.

— Какое?.. Говорите же? — раздалось с нескольких сторон.

— Генерал очень ревнив и, вероятно, сделал сцену какому-нибудь юноше, когда тот ухаживал за его женой.