Испанка
Шрифт:
— Кажется, что он излечился от любви, — заметил Рокамболь, прочитав эту записку и не предвидя, чтобы этот ветреник мог понадобиться ему когда-нибудь.
— Ты думаешь?
— Разумеется, если он воротился и пишет своим друзьям, чего, конечно, не делают, когда находятся под; влиянием любви.
И Рокамболь, у которого на уме было совсем другое, не сказал больше ни слова о Роллане де Клэ. Но через сутки, то есть на следующее утро, это письмо пришло ему на память, и он отправился завтракать к виконтессе
Роллан де Клэ сидел уже в кабинете виконта вместе с Фабьеном, когда туда вошел Рокамболь.
— А, ты пришел очень кстати, — заметил Фабьен, увидя своего шурина, — ты сейчас услышишь историю Роллана… а она, право, стоит того, чтобы ее послушать.
— Ну, в чем дело? — спросил мнимый маркиз, пожимая руку де Клэ.
— Ты говорил мне вчера, что влюбленные не пишут своим друзьям?
— Это, по крайней мере, мое предположение.
— Ты ошибаешься.
— В самом деле? — заметил Рокамболь и посмотрел на Роллана.
Лицо этого юноши было серьезно и задумчиво.
— Неужели же я ошибся? — проговорил маркиз. — И вы все еще до сих пор влюблены?
— Увы.
— Но заметь, — добавил, смеясь, Фабьен, — должно быть, теперь мода менять предметы своих страстей.
— Клин клином вышибай! — пошутил Рокамболь.
— Сравнение вполне верно.
— Представьте себе, что бедный Роллан уезжает из Парижа в отчаянии и клянется, что не воротится в Париж, пока не исцелится совершенно.
— Недурное лекарство.
— Без всякого сомнения, так как он излечился всего в какие-нибудь три месяца, если даже не меньше того… Не в начале четвертого он неожиданно почувствовал сердечную пустоту, он жаждет любви, в дело вмешивается, вероятно, сам черт, и вот мой бедный друг возвращается домой с новой страстью.
Рокамболь вздрогнул.
— Я еще не знаю всех подробностей, — добавил Фабьен, — но ведь любовь нуждается в излиянии, и Роллан, вероятно, расскажет нам про них.
— Боже! — проговорил печально Роллан. — Я и сам не знаю до сих пор никаких подробностей.
— Ты смеешься над нами?
— Нет, женщина, которую я люблю… Он остановился в нерешимости.
— Как это хорошо звучит: женщина, которую я люблю! — заметил насмешливо Рокамболь.
— Я видел ее только мельком, — договорил, наконец, Роллан.
— И влюбился?
— До безумия!
— Право, и это выражение очень недурно, — заметил опять Рокамболь.
— О, пожалуйста, не смейтесь, — проговорил печально Роллан, — но я, право, очень страдаю.
— Так ты приехал, верно, лечиться от этой любви в Париж? — сказал Фабьен.
Роллан покачал головой.
— Я видел ее, но никогда не говорил с ней.
— Да вы просто бочонок с порохом! — воскликнул Рокамболь. — Что за черт, влюбиться до безумия в женщину, которую видел только мельком и с которой даже никогда не говорил, — ведь это может случиться только в романах!
— Это и есть полный роман.
— Можно прочесть его?
— Я, пожалуй, сам расскажу его вам, так как он очень немногосложен: когда я приехал в Баден, то один из моих случайных приятелей потащил меня на бал в Maison de conversation для того, чтобы показать мне первую красавицу всего сезона — графиню Артову.
При этом имени Рокамболь чуть не вскрикнул.
— Приятель этот, — продолжал Роллан, — сказал мне, что графиня Артова была известна прежде в Париже под именем Баккара… я прежде слышал уже об этой женщине и потому с большим любопытством отправился на этот бал, где провальсировал с нею и тут же влюбился в нее до безумия.
— Вы, однако, скоро влюбляетесь! — заметил, улыбаясь, Рокамболь.
— Любовь рождается мгновенно, — ответил Роллан. — Вы сказали почти правду, назвав меня бочонком с порохом… достаточно было только одной искры!..
— Нужно было беречься огня и не подходить близко к камину, — ответил хладнокровно Рокамболь.
— Ну-с, в этом-то и заключается ваш роман? — спросил Фабьен.
— Нет.
— Так продолжайте же!..
— По выходе с этого бала мне казалось, что я сойду с ума.
— Ты давно уже сошел! — заметил Фабьен.
— Ну, не мешай! — проговорил Рокамболь. — Продолжайте, господин Роллан, продолжайте…
— На следующий день я поклялся, что буду преследовать графиню и что заставлю ее рано или поздно полюбить меня, хоть бы мне пришлось для этого выполнить двенадцать египетских работ и завоевать весь мир.
— И схватить при этом с неба несколько звезд для ее ожерелья? — перебил Рокамболь, бывший в веселом расположении духа. — Как все это прекрасно и какая веселая вещь — эта любовь!
— На следующий день, — продолжал Роллан, — я бродил целый день по аллее Лихтенталь, на гулянье, около Maison de conversation, в надежде встретить графиню. В пять часов я был в английской гостинице, где она остановилась, и, к великому своему прискорбию, узнал там, что она еще утром уехала из Бадена.
— И, конечно, в Париж?
— В Гейдельберг.
— Вы, вероятно, последовали за ней?
— Без сомнения.
— И опять встретились с нею?
— Я спас ей жизнь, — ответил самодовольно Роллан.
— Позвольте, — перебил Рокамболь, — вы спасли жизнь графине?
— Да.
— А только что перед этим говорили, что видели ее мельком и даже не говорили с ней?
— Совершенно верно I
— Скажите, пожалуйста! Как это мило!..
— А я, — заметил в свою очередь Фабьен, — положительно не понимаю ничего и предполагаю даже, что сумасшествие моего друга Роллана перешло в мономанию.