Испанская дочь
Шрифт:
– И мне кажется, я придумала решение, – сказала она.
– Ты о чем сейчас?
– Hermana, как ты не понимаешь! Разделив долю наследства Пурификасьон, мы сможем выделить тебе вполне весомое приданое. Ты могла бы наконец выйти замуж!
– В моем-то возрасте?
«Кто захочет жениться на двадцатитрехлетней старой деве!»
Анхелика испустила смешок, сразу напомнивший мне о наших детских годах, когда она частенько обыгрывала меня в карты.
– Каталина, милая, ты сейчас в самом расцвете красоты! Ты никогда еще не была такой прекрасной! Единственная причина, почему мужчины не рискуют к тебе подходить, – это
«О небо! Как же я устала все время слышать про свою чистоту и святость!»
– Но как может приданое повлиять на тот факт, что мужчины, как ты говоришь, меня страшатся?
Анхелика встала.
– Ну, это просто станет побуждать их к тому, чтобы тебя добиваться. Они поймут, что ты заинтересована в создании семьи, что хочешь иметь собственный дом. А пока что все в городе считают, будто ты полностью удовлетворена тем, что целыми днями молишься и общаешься со Святой Девой. Люди не знают, что в тебе есть иная сторона, которая жаждет быть любимой и иметь детей. – Она легонько пожала мне плечо. – Не допускай, чтобы твоя жизнь сводилась только к молитвам и уединению. Тебя могло бы ждать намного большее, Каталина. Ты заслуживаешь намного большего.
Трудно объяснить, какой эффект произвели на меня слова сестры. Я понимала, что Анхелика хитра и пронырлива, как кошка, – всю жизнь это знала! – но никак не могла ей противиться. Я была лишь очередной пешкой в длинном списке людей, которые не способны были отказать Анхелике ни в одном из ее желаний.
Глава 10
Пури
Апрель 1920 года
Каждый мой шаг по лестнице сопровождался поскрипыванием кедровых половиц. Ориентируясь на голоса, что доносились от одной из комнат, я открыла дверь. Все семейство сидело вокруг овального стола. На стене напротив висела прекрасная итальянская шпалера. Среди собравшихся был также и Мартин. Еще один новый для меня человек (быть может, мой брат?) сидел на одном из концов стола. Здесь был даже белый какаду, выбравший себе местечко на спинке стула позади Анхелики.
– Дон Кристобаль, я так рада, что вы смогли к нам присоединиться, – сказала Анхелика с противоположного конца стола. Она переоделась в черное с блестками платье и в такую же шляпку с длинным пером, которое особенно привлекало внимание птицы.
– Добрый вечер, – поздоровалась я со всеми. У меня уже лучше получалось понижать тембр голоса, не откашливаясь при этом каждые две минуты.
Вечер был теплым, и комаров приходилось постоянно отгонять от подноса с крабовыми ножками и вареными креветками. Сестры неутомимо шевелили запястьями, помахивая веерами. Я уже сейчас могла точно сказать, что не смогу уснуть при такой жаре. Воздух был таким душным и плотным, что его, казалось, можно было потрогать пальцами, и рубашка Кристобаля почти сразу прилипла у меня к спине. Хорошо хоть, я так коротко обрезала волосы!
– Дон Кристобаль, – молвила Анхелика, – это мой брат, падре Альберто.
– Приятно познакомиться, – произнес тот, опуская на стол стакан с водой.
Я в ответ кивнула. Он внимательно уставился на меня. Даже слишком, пожалуй, внимательно. Это был худощавый молодой мужчина с длинными, прямо как у меня, руками и глубоко посаженными карими глазами. От него исходила этакая аура непринужденности
Я заняла свободное место напротив Каталины и Мартина. Слева от меня сидел муж Анхелики Лоран, справа – священник. Лоран налил для меня стакан вина. У меня было такое чувство, будто я прервала их разговор, и воцарившееся теперь в комнате молчание действовало мне на нервы. Я непроизвольно коснулась пальцами низа лица, убеждаясь, что бородка по-прежнему на месте.
Мартин тоже на меня глядел изучающе (он что, тоже здесь живет?). Я поймала себя на мысли, что его присутствие – и осознание того, что у него при себе пистолет, – меня пугает. Единственным человеком, от которого, казалось, не исходило никакой угрозы, была Каталина, что глядела на меня с доброй и тихой улыбкой, промакивая салфеткой рот.
Может, мне все же стоило остановиться в Винсесе? Или, быть может, следовало нанять кого-нибудь, способного меня защитить, когда я нагряну на асьенду, требуя свою часть наследства? Вот только где в этом далеком краю я могу кого-нибудь найти? Уж точно не по объявлению в газете!
– Quiere cacao [26] , quiere cacao, – громко высказался попугай.
В первую минуту я даже не смогла разобрать, что эта птица говорит.
– На, Рамона, только не шуми, моя радость, у нас гости. – Из маленькой розетки, что стояла возле ее тарелки, Анхелика взяла нечто похожее на темную фасоль и угостила попугаиху.
– Quiere cacao, quiere cacao.
«Что? Она хочет какао?!»
26
Хочет какао (исп.).
Ну да, именно это и повторяла какаду. То есть… Анхелика скармливала ей какао-бобы?! В Испании их так трудно было найти, и они стоили таких баснословных денег – а эта женщина тратила их на какую-то птицу!
– Анхелика, в самом деле, неужто Рамону так необходимо брать с собой и на обед? – возмутилась Каталина.
Анхелика нахмурилась.
– Твоего мнения не спросили, – огрызнулась она.
– Давайте-ка, hermanas, полюбезнее. Здесь же наш зять, – подал голос священник.
«Зять? Ах да. Это же я».
– Дон Кристобаль, – обратился ко мне Альберто, – мне не терпится побольше узнать о вашей стране. Мне всегда так хотелось побывать в Испании. Там все, должно быть, по-другому.
– Это верно, – ответила я. – В Андалусии воздух намного суше.
– А это правда, что там повсюду города-крепости?
– Есть и такие.
– И ветряные мельницы, как в «Дон Кихоте»?
– Да, а еще – бесконечные ряды оливковых деревьев.
– Восхитительно! – в восторге сказал Альберто.
– Если только любишь оливки, – вставила, поморщившись, Каталина.
– Отец их, помнится, очень любил, – каким-то отсутствующим голосом произнесла Анхелика. – И всегда поддразнивал Каталину: хорошо, мол, что она их не любит, потому что они слишком дорогие и их трудно доставлять в эту часть света. Обычно нам их привозили из Перу.
Я ничего на это не сказала. Не то чтобы мне не хотелось слушать рассказы о своем отце – но воспоминания об этих милых мгновениях чужого семейного уюта меня задевали. Они слишком напоминали мне обо всем, чего лишилась я.