Испанская хроника Григория Грандэ
Шрифт:
Какие еще дела ждали Григория? Об этом он думал уже в поезде, уносившем его из Сибири. Путь по магистрали казался бесконечным. Все перепуталось, днем спал, ночью бодрствовал и часами стоял в коридоре вагона у окна, за которым проносились ночные пейзажи.
Скорей, скорей…
ЕЩЕ НЕМНОГО ВОСПОМИНАНИЙ
Еще до поездки в Якутию Григорий Сыроежкин, работая в Ленинграде, встретился там с Львом Озолиным, талантливым чекистом-контрразведчиком, позже ставшим разведчиком, и крепкая дружба связала их. Григорий не был женат, и семья друга стала для него родной семьей. Сколько незабываемых ночных бесед прошло в гостеприимном доме Озолиных!
Лев Озолин вышел из пограничников — одно время он был начальником погранохраны в Карелии — и в Ленинградской ЧК работал с начала 20-х годов. С Григорием они познакомились в 1926 году. В то время оба боролись с отечественной контрреволюцией и иностранным шпионажем.
Самым значительным делом Льва Озолина была работа по пресечению деятельности германской разведки в Ленинградском военном округе в промышленном районе в 1933–1936 годах. В генеральном консульстве Германии в Ленинграде было много кадровых разведчиков гитлеровской Германии. На территории округа существовало несколько самостоятельных германских разведывательных резидентур. Кроме сотрудников генконсульства, прикрывавшихся дипломатическими паспортами, шпионажем занимались работавшие на советских промышленных предприятиях немецкие специалисты. Действовать приходилось очень осторожно, избегая возможных дипломатических осложнений. Но Лев Озолин в этих условиях сумел раскрыть шпионскую деятельность нескольких германских резидентов — инженеров Шица, Демеша и других.
Ему не довелось получить законченного систематического образования, но он достиг многого путем настойчивого самообразования и к моменту выезда за границу был не только достаточно широко образованным человеком, но свободно владел немецким языком и несколько слабее — английским.
Озолин в Испании носил имя Крафт. Мы были там в одно время, по большую часть из двух лет я провел на Центральном фронте и в Мадриде, тогда как он — в Барселоне. У него были свои задания, а у нас не было привычки без нужды интересоваться делами другого.
Среднего роста худощавый шатен, нос с горбинкой, немного бледное лицо, внимательные, настороженные глаза — таким был Лева. Женился он на дочери потомственного ленинградского рабочего. В те годы Женя Озолина, маленькая, сероглазая блондинка, была третьим непременным членом этого небольшого дружного коллектива.
При всей своей любви к Жене Лева не все рассказывал ей. Скрытность мужа объяснялась одним: он не хотел давать ей лишних поводов для волнений, их хватало и без того.
Белыми ленинградскими ночами Григории и Лева выходили на Гороховую и шли домой к Озолиным. Иногда они прихватывали с собой одного или двух товарищей. Лева осторожно открывал дверь, и как можно тише, шикая друг на друга, все вваливались в квартиру. Чинно усаживались в столовой, и хозяин начинал поиски съестного.
Сохранить тишину не удавалось: то роняли ложку, то кто-нибудь забывался и басил. И просыпалась Женя. Она накидывала халат, проводила гребенкой по волосам и обязательно пудрила нос. Затем быстро раскрывала обе створки дверей. Лева называл это «явлением злого духа». У него в такие мгновения был удрученный вид. Он грустно смотрел на товарищей.
Гриша подымался и начинал смущенно и ласково уговаривать Женю не сердиться, уверяя, что все они скоро уйдут, только выпьют по стакану чая. Каждый Раз все кончалось тем, что Женя усаживалась со всеми за стол, предварительно выставив на стол все, что было в доме. Обрадованный Гриша говорил: «Я же знаю, ты добрая, совсем не злая, ты хорошая, и зря Лева тебя побаивается, а еще лев!»
Сидели до утренней зари. Назавтра — опять к своим трудным делам. А они не переводились в то время…
В середине 1936 года в ночных разговорах в доме Озолиных все чаще вспоминалась Испания. Впрочем, о начавшихся в этой стране событиях говорили тогда все. Женя полагала, что все это меньше всего касается Левы и Гриши, но оба уже втихомолку подготавливали свой отъезд. Они не могли остаться в стороне от начавшейся борьбы. На полях Испании советские люди впервые скрестили оружие с фашизмом, и среди первых добровольцев были два боевых друга — Сыроежкин и Озолин, сменившие оружие ЧК на солдатскую винтовку.
Когда позади остались все формальности, Лева привел Григория, чтобы при нем объявить Жене о своем отъезде в Испанию. К их удивлению, она очень спокойно приняла это известие, заявив: «Нужно было сразу оформить и меня, я все равно тоже там буду!»
Месяц в Москве перед отъездом в Испанию они были неразлучны. Каждый день газеты приносили с Пиренейского полуострова все более тревожные вести. Но Гриша и Лева не говорили об опасности, о риске, об всем том, что могло ждать их в далекой стране.
И вот настал вечер расставания.
Белорусский вокзал. Почти пустынный перрон. Женя крепилась, не плакала, старалась улыбаться. Обнял обоих. Она еще не знала, удастся ли ей самой поехать в Испанию.
А через месяц Женя последовала за ними, и трое были вновь вместе. Маленькая ленинградка мужественно помогала мужу в его нелегкой работе, никогда не жаловалась и стойко переносила тяготы войны.
Она получила боевой орден Красной Звезды и медаль за участие в национально-революционной войне испанского народа.
Порой мучительно острые приступы ностальгии возвращали нас к пережитому на далекой Родине. Наше прошлое казалось нам еще прекраснее, еще дороже, мы мыслями погружались в него, на время забывая Испанию. Свои воспоминания мы перемежали комсомольскими песнями, связанными с нашей молодостью, с нашим комсомольским прошлым, с огневыми годами гражданской войны.
И вот сейчас, погрузившись в воспоминания, которым посвящены страницы этой книги, я видимо, слишком далеко ушел от начала рассказа о встрече с «Кондором» и с запозданием возвращаюсь к нему.
Шел третий день прибывания в Заорехасе, на границе мрачного Альбаррасина. Белесый зимний рассвет наступал медленно. За подслеповатым окошком старого деревенского дома все было бело. В трубе камина завывал ветер. Временами его порывы вгоняли в комнату дым, и тогда остро пахло угаром.
Григорий закончил свой немногословный рассказ о Якутии. Он вытянул затекшие ноги, сделал руками несколько широких движений и поднялся, чтобы подбросить в затухающий очаг поленьев. Старое сухое дерево вспыхнуло сразу и горело, потрескивая, давая совсем мало дыма. Было восемь часов утра. Пора вернуться группе, но ее не было. И опять медленно потянулись дневные часы в закопченной хижине. А снаружи продолжал неистовствовать ветер, он косо нес снег, и это было похоже на пургу.