Испанский дневник
Шрифт:
Все завидуют Н-ской бригаде: ее отправили ночью вброд форсировать реку Эбро. Ночью вброд! Значит, будет свежо, будет вода, вода по горло! Выяснилось также, что саперы успеют навести мост. Они навели его. Но никто из пехоты не воспользовался мостом. По нему протащили пушки и прочее боевое хозяйство. А вся бригада с командирами с упоением прошла реку вброд.
Ночью, если не переходить вброд реку, легче не становится. Чтобы спать, надо лечь с одеялом прямо в пыль. Усталость делает безразличным ко всему. Но как только придет сон, начинается самое гнусное. Огромные злые москиты жалят шею, нос и щиколотки
В эту ночь спать не доведется никому. Бой ведется прямо с марша, части едва успеют прийти на исходное положение. У некоторых не останется даже часа или двух на отдых перед атакой.
Огромная, неестественная луна светит над бледными холмами. В ней возникают и медленно тают облака пыли от марширующих колонн. Какая затерянность, какая пустота и тишь кругом! Неужели мы не в Африке, не в Центральной Азии, неужели мы в Западной Европе, в трех часах полета от Парижа?
Рассвет начинается до артиллерийской подготовки. Кинто стоит прямо перед нами, в двух с половиной километрах, на плато, как на сцене. На переднем плане третья группа укреплений – широкие бетонные блиндажи с двумя рядами бойниц, врезанными в крепкий песчаник. Между ними – группа домов, затем длинные каменные стены кладбища и средневековая церковь с высокой колокольней. Сзади, в холмах, еще два ряда укреплений. Все это командует над большой равниной, на которой наступают республиканцы. Каждое движение, каждый отдельный механизм и каждый человек видны невооруженным глазом.
Орудия позади дают первые выстрелы. Впереди вскипают черные и серые клубы разрывов.
Солнце начинает нагревать бугры. Томительное ожидание. Кинто молчит. Оно еще не ответило ни единым выстрелом.
Наконец гул снарядов становится непрерывным. Снаряды ложатся вокруг блиндажей, по кладбищу, у церкви. Вся деревня и укрепления тонут в дыму. Теперь момент для атаки траншей. Но случилась неприятность. Бригада, которая обходила с левого фланга, зацепилась одним батальоном за укрепленную усадьбу. Здесь оказались пушки, несколько пулеметов. Хутор пришлось окружить, загорелась перестрелка. По стенам двухэтажного каменного дома градом бьют и отскакивают пули. Нескольких раненых проносят к городу.
Прошло больше получаса. Дым над Кинто давно рассеялся. Пауза нарушается прилетом авиации. Пять республиканских легких бомбардировщиков бьют по блиндажам. Затем отряд истребителей проходит на северо-запад, чтобы прикрыть республиканскую конницу и моторизованную колонну, которые выполняют другую часть операции.
После полудня разыгрался небольшой эпизод. Из тыла на равнину выезжает грузовик с прицепом. Не очень торопясь, он спокойно прыгает по кочкам и постепенно пробирается к передним линиям. На него сначала не обращают внимания. Потом все начинают на него смотреть. На грузовике – орудие, на прицепе – снаряды.
В бинокль мы опознаем этот удивительный комбинат из батареи имени Тельмана – престарелую семидесятимиллиметровую пушку XIX века, взятую из музея – да, да, из Мадридского военно-исторического музея,
Грузовик едет дальше и дальше. Все в изумлении ждут, куда же он еще заберется. Фашисты тоже ждут, – они, видимо, хотят расквасить наглецов одним выстрелом. От машины отделяются две фигурки. Они делают рекогносцировку, затем возвращаются. Машина въезжает на пригорок – сейчас она уже на 500 метров впереди авангарда пехоты, – и пушка начинает отчаянно бить прямой наводкой по бойницам фашистских блиндажей.
Батареи Кинто открывают исступленный огонь по старой пушке и ее молодому, беззаветно храброму персоналу. Каждые несколько секунд она скрывается от нас в столбе дыма, и сердцу больно от печали. Но сейчас же в дыму снова блещет пламя – «Тельман» отвечает!
Сорок минут длился этот потрясающий поединок. Пушка выстреливает свой полный боевой комплект – 120 снарядов. Ее последние выстрелы тонут в громе республиканских батарей. Третий и последний мощный огневой налет обволакивает Кинто дымом и пылью.
Пехота не медлит. Бойцы встают с земли и со штыками наперевес, с ручными гранатами кидаются на первую линию траншей. Несколько минут фашисты косят пулеметным огнем. Но сзади, на гребне холмов, тоже появляются люди; это другая республиканская бригада, та, что перешла вброд реку, отрезает фашистам отступление.
Орудия мятежников смолкли. Идет беспорядочная стрельба, рвутся ручные гранаты. Блиндажи опустели.
Республиканцы входят в них и находят все оставленным в панике – пулеметы, патронные сумки с патронами, даже фуражки, вчерашние сарагосские газеты, бумажные веера с портретами Франко, трупы и несколько раненых. У одного снарядом оторвана рука. Тряпкой он прикрывает рану от мух и просит пить. В ходах сообщения кучей валяются порванные документы и пурпуровые береты фашистского союза «Рекете».
У батарей хлопочут двое молодых людей с белыми от пыли волосами. Это французы, капитан Карре-Гастон и лейтенант Самоэль, которые вместе с шестеркой французских и бельгийских комсомольцев так героически штурмовали Кинто со старой пушкой. Они в восторге от трофеев. Орудия брошены фашистами в полной сохранности и с запасом снарядов.
Деревня занята, но еще не очищена. Несколько сот фашистов заперлись с пулеметами в церкви. Остальные прячутся по отдельным домам. В переулках идет перестрелка. Начальник санитарной части прибыл с первым фургоном. Он въезжает на церковную площадь, выходит, чтобы подобрать раненых, и пуля с колокольни убивает его в висок. Труп кладут в фургон.
В атаке убито 8 республиканских командиров и комиссаров, около 60 солдат. С некоторыми из них я разговаривал, начиная ночью писать эти строки; теперь их нет в живых. Фашисты потеряли 500 человек.
Но жизнь торжествует над смертью. По улицам идет толпа беженцев. Фашисты эвакуировали только боеспособное население. Стариков, женщин и детей они оставили под огнем. Теперь их отправляют в республиканский тыл – на случай контратаки и воздушной бомбардировки. Бойцы, усталые, запыленные, любезничают с девушками.