Испанский дневник
Шрифт:
Нет, ни алькальд, ни технический руководитель не считают это правильным.
По их мнению, батраки и единоличные крестьяне сами не справятся с землей. У них не найдется для этого ни сил, ни средств. А главное – алькальд беспокоится, как бы чего-нибудь не напутать при распределении земли. Отдать ее легко, а вот выдрать обратно – это вряд ли кому удастся. Поэтому руководящие личности деревни Эль Тобосо решили конфискованные имения пока не трогать, держать их в кулаке, а после войны, когда все разъяснится, тогда видно будет, что делать с землей.
По моей просьбе нам показали конный двор коллективного хозяйства. Хорошая каменная конюшня. Тридцать мулов в стойле. Никогда не представлял себе,
Вышли на улицу – тьма, хоть глаз выколи. В такую тьму не надо быть фантазером и Дон-Кихотом, чтобы в завывании ветра услышать вопли вражеских полчищ и в хлопнувшей калитке – выстрел коварного врага. Мелкие группы и банды бесприютных фашистов бродят по дорогам республиканского тыла – днем прячутся в оврагах и пещерах, ночью подбираются к деревням на предмет грабежа и расправы.
– А чем у вас живет деревня после работы? Каково времяпрепровождение, какие забавы?
Алькальд замялся:
– Видите ли, у нас раньше очень многие ходили в церковь. Также и молодежь. Не столько из религиозных чувств, сколько для развлечения. В церкви и кругом нее можно было поглазеть друг на друга, мальчикам высмотреть девочек, а девочкам мальчиков, потихоньку познакомиться, а теперь это отпало, ну, и собираться больше негде, сидят по домам или собираются у какой-нибудь сеньориты, у которой есть керосин. Без света мы собираться запрещаем: может выйти соблазн. А старики – те, конечно, спят.
Алькальд привел нас на постоялый двор. Под навесом, у каменной выдолбленной колоды, из которой, несомненно, пил воду Росинант, уже приютился автомобиль. Внутри харчевни, у холодного очага, при свете жалкой коптилки, с кислой миной полулежал голодный Дорадо. Но алькальд, отозвав трактирщика в сторону, шепнул ему пару слов и сразу расколдовал унылую, холодную лачугу. В очаге запылал яркий огонь, на угольях стала подрумяниваться аппетитная баранья нога, – оказалось, что в Эль Тобосо можно получать мясо и без рецепта врача, и даже в чрезмерных для желудка количествах.
Кроме баранины, хозяин подал к столу не только слою – испанскую похлебку со всякими кореньями и специями, не только чудесный кинтанарский суп, но даже мортеруэло – знаменитый ламанчский паштет из гусиной печенки, могущий поспорить со страсбургским паштетом. Излишне упоминать об огромном кувшине местного вина, грубоватого и хмельного. За все это, как и за постели, как и за огонь в очаге, тобосский трактирщик поутру содрал больше, чем самый дорогой столичный отель. Но, по правде сказать, так не доводилось ужинать за все полгода в Испании. Во сне приснился деревенский богач и обжора Камачо, гневный ДонКихот требовал у него ордер на кило баранины для больной Дульцинеи, а Камачо смеялся над картонными доспехами печального рыцаря и требовал справку от портного.
5 февраля
От Эль Тобосо до Вилья де Дон Фадрике теперь час езды на машине. Дон-Кихот на этот же путь, в обратном направлении, потратил день. Исчисляя суточный пробег Дон-Кихотовой клячи в двадцать пять километров, ученые-сервантисты, своим усердием намного затмившие наших пушкинистов, причисляют Вилья де Дон Фадрике к пяти деревням, где мог проживать герой великого национального романа. Но никогда интуристы не ездят в Дон Фадрике. Им здесь нечего смотреть. Деревня как деревня – дома, крестьяне, мельница, колодцы, скот. Зато Дон Фадрике имеет имя внутри страны. Его крестьяне боролись с
В аюнтаменто (общинный совет) нас окружили большой оживленной группой старики, молодежь, женщины Стали расспрашивать о Советском Союзе, как там живется, что говорят о войне в Испании, как смотрят на исход. И тут же, вперемежку, рассказывать свои собственные дела, заботы, успехи.
В Дон Фадрике ровно столько жителей, сколько и в Эль Тобосо. Но деревня отправила в республиканскую армию четыреста человек. Двадцать человек погибло в боях за республику, – их имена, пронумерованные, написаны на черной, увитой веленью мемориальной доске, и еще тринадцать номеров демонстративно проставлены за ними в ожидании новых жертв Крестьяне Дон Фадрике борются с фашизмом не только с оружием в руках. Деревня стоит в шестидесяти километрах от Толедо, в ста пятидесяти от Мадрида. Алькальд и комитет Народного фронта организовали регулярные поставки для осажденной столицы. Нет дня, чтобы на Мадрид не ушли два-три грузовика с хлебом, с сыром, с фуражом, с вином, с овощами, с мясом.
– Как, у вас и мясо есть? Вот в Эль Тобосо, там его и для больных не хватает.
Донфадриковцы хмурятся.
– Хватает! Там честности не хватает, вот чего. В Тобосо мяса не меньше, чем у нас, но комитет разрешает его прятать. Или если продает, то потихоньку и не на Мадрид, а на Левант – там больше платят. А у нас строгий закон: если приезжают с востока, мы отвечаем, что продовольствие имеем, но продавать не можем, потому что снабжаем Мадрид. Ни за какую цену не отдадим, никакими бумагами нас не запугаешь и еще меньше силой. А когда приезжают мадридцы, мы уже их знаем, мы грузим машину доверху и о цене не спорим. А в самом Дон Фадрике мясо можно купить в лавке.
В самом деле, на главной улице здесь работает чистенькая мясная лавка с вывеской «Крестьянский союз». Продают по два кило баранины всем желающим. Очереди у лавки нет. «Крестьянским союзом» называется здешнее сбытовое кооперативное товарищество. Оно продает сельскохозяйственные продукты или меняет (очень туго с наличными деньгами) на сахар, кофе, спички, керосин. У него же несколько лавок и в самой деревне. За последнее время «Союз», который входит во Всеобщую испанскую федерацию крестьян, взял на себя и получение ссуд, кредитов для своих членов от государственного Крестьянского банка.
Другой большой союз в деревне – сельскохозяйственных рабочих. В него вошли и батраки, и мелкие деревенские ремесленники. Союз крестьян и батрацкий союз взяли себе в пользование часть конфискованной земли мятежников – по триста гектаров. Остальные семьсот гектаров аюнтаменто вместе с партиями Народного фронта отдали в единоличное пользование бедным крестьянам и батракам, по их ходатайствам.
– Для этого года мы завели пока одно правило: всякий, кто берется обработать кусок земли, пусть обработает, сколько может, и пусть продаст плоды рук своих. От этого народу в армии будет только польза. А там разберем, чья земля. Во всяком случае, пока мы здесь.